Души. Что же в действительности сделала св. Тереза? Она актуализировала в свой собственный опыт, приняла в 'основу своей души', благодаря необычайно развитому трансцендентальному восприятию, три различных персональных Аспекта Божества, признанные Христианской религией.
Это, во-первых, Отец — чистое трансцендентное Бытие, творческое Начало и Источник всего, что Есть, Неопределенное и Непознаваемое Единое Неоплатоников, Которое есть 'не Это и не То' и должно мыслиться (при всем уважении к г-ну Делакруа) как совершенно трансцендентное по отношению к субъекту, а не как 'помещенное внутрь души'.
Во-вторых, в Личности Христа св. Тереза отделила и отличила Логос, или Творческое Слово, — выражение или рождение вовне мысли Отца. Это та точка, где Божественная Сущность впервые становится постижимой человеческим духом; тот опосредующий принцип, 'выросший между небом и землей', который является одновременно Зеркалом Чистого Бытия и Светом конечного мира. Второй Лик Христианской Троицы есть для верующего не только отблеском или выражением образа Божьего, но также и личностью, неистощимым и чутким Источником всякой жизни и Объектом всякой любви; это Тот, Кто, возвращая людей к Богу (в Воплощении), стал Мостом между конечным и бесконечным, между индивидуальной и Абсолютной Жизнью и, говоря языком мистики, 'истинным Женихом' каждой человеческой души.
В-третьих, она распознала внутри себя зародыш этой Абсолютной Жизни, присутствие вечнопребывающего Духа, который является источником человеческого трансцендентального сознания и его связью с Бытием Бога. Это Святой Дух Божественной Любви, Истинно Жаждущий, ищущий Истинно Желаемого, без присутствия Которого познание Бога и общение с Богом для человека были бы недостижимы.
В высшем Видении Троицы, которого удостоилась св. Тереза в Седьмой Обители души, эти три аспекта совпадают в Едином. В глубочайших тайниках ее духа, в той бездне, где личность теряет свое значение и индивидуальная душа прикасается к жизни Всего, различие исчезло и она 'видела Бога в одной точке'. Такой опыт, такая интуиция простого, нераздельного Божества — Единства — без трех средоточий Божественного Сознания, которые мы называем Тремя Ликами, есть в высшей степени характерное явление для мистицизма. Немецкие мистики, далекие от св. Терезы по темпераменту, описывают этот опыт как достижение 'тихой пустоши' или 'одинокой пустыни Бога' — безграничной Божественной Бездны, безличной, неописуемой, навечно скрытой Облаком Неведения и все же истинной Родины Души.[230]
Эти мысли в таком изложении представляются безнадежно академичными, оторванными от жизни; но для св. Терезы и других христианских мистиков они были не абстрактными утверждениями, а попытками описания собственного опыта.
'Посредством некоего таинственного проявления истины, — говорит она, — открывают себя три лика Благословеннейшей Троицы, предшествуемые озарением, которое своим сиянием охватывает дух, подобно самому ослепительному облаку света. Эти три лика отличны друг от друга; возвышенное знание вливается в душу, наполняя ее уверенностью в истине, что Трое суть одна сущность, сила и знание, суть единый Господь. Таким образом, то, что мы принимаем как вероучение, душа теперь, можно сказать, постигает взором, хотя не зрит Блаженную Троицу ни глазами тела, ни глазами души, ибо это видение — не вообразимо. Здесь все Три Лика Сами общаются с душой, говорят с ней и делают понятными для нее слова нашего Господа в Евангелии о том, что Он, и Отец, и Святой Дух придут и будут жить в душе, любящей Его и исполняющей Его заповеди'.
'О мой Бог, какая разница между тем, чтобы просто слышать и верить этим словам, и тем, чтобы понимать их истину таким образом! День за днем все растущее изумление овладевает этой душой, и ей кажется, что Три Лика Благословенной Троицы никогда не существовали раздельно; что Они пребывают в самом ее центре, в самых ее глубинах; и хотя, по недостатку знания, она не смогла бы описать, как это происходит, она осознает вечное пребывание в ней этих божественных Собеседников'.[231]
Мистические авторы постоянно напоминают нам, что жизнь, постигаемая человеческим разумом, демонстрирует глубинную склонность к самоорганизации в триадах; и если мистики свидетельствуют о числе Три на небесах, они могут указать на него и как на доминирующее повсюду на земле. Здесь Христианство просто придает форму глубинному инстинкту человеческого разума, инстинкту, который заставил Пифагора назвать Три числом Бога, поскольку оно включает начало, середину и конец. Так и в Индуистской мысли: Абсолютное Божество непостижимо, однако Оно приоткрыло человеку три своих лика — Брахмы Создателя, Шивы Разрушителя и Кришны Восстановителя, — и эти три были Единым. Так же и неоплатоники различали три мира: Чувственный, или Феноменальный; Разумный, или Интеллектуальный; Интеллигибельный, или Духовный, — и три аспекта Бога — Необусловленный (Неограниченный) Абсолют; Логос, или Создатель; и Божественная Сущность, или Душа Мира — абсолютного и, вместе с тем, сотворенного. Пожалуй, в подобных триадах можно видеть первый набросок Христианской Троицы, хотя еще далеко не отвечающий потребностям человеческого духовного опыта; сухой костяк, которому недостает полнокровной жизни. Согласно членению Божественной природы, платонизм различает также три степени красоты: Телесную, Духовную и Божественную.
Человек, эта 'вещь, состоящая из триад' — тела, души и духа; понимания, памяти и воли, — следует к единству Троичным Путем; ибо 'наша душа, — говорит Юлиана Норвичская, — есть сотворенная троица по образу несотворенной Блаженной Троицы, знаемой и любимой от начала начал и актом творения соединенной с Творцом'.[232] Мы и сейчас стремимся анализировать нашу психическую жизнь в эмоциональных, волевых и интеллектуальных понятиях. Даже Субъект и Объект, предполагаемые в любом высказывании, требуют третьего термина — отношения между ними, — без которого ни одна мысль не будет полной. Так сам принцип аналогии навязывает человеку Тройственное определение Реальности, поскольку с ним человеческий разум может справиться наилучшим образом.[233] Поспешный в своих суждениях рационалист легко продемонстрирует абсурдность этого факта, но, попытавшись опровергнуть его, он обнаружит, что дело обстоит совершенно иначе.
'Я желал бы, — говорит св. Августин, — чтобы состязующиеся между собою, вместо бесполезных словопрений, углубились лучше в самих себя и обратили внимание вот на что — на тройственность в самих себе, именно: на свое
'Он показал мне, — говорит она, — небольшой предмет; он лежал на моей ладони, величиной с лесной орех, круглый, как мячик. Я смотрела глазами моего понимания и думала:
Юлиана, простая и скромная англичанка среднего возраста, одиноко обитавшая в своей монастырской келье, была, можно сказать, певцом Троицы. Эту строгую и утонченную догму, о которой средневековые мистики писали со страстью, мало понятной для тех, кто видит в ней 'ортодоксию, сведенную к математике', она трактует с интимностью и энергией, исключающими сомнения в том, что она лично и непосредственно постигла теологическую истину, которую стремится описать. 'Я созерцала, —
