глаза открываются новому свету — знаменательно, что реальное видение ослепительного сияния неизменно сопутствует духовному преображению. Когда оно случается, становится незначительным все, что было присуще прошлой жизни: бури и потрясения, неясные стремления и колебания. В лучах такого внезапного прозрения 'все вещи кажутся сотворенными вновь'. С этого переживания и начинается формирование мистического мировоззрения. Такого рода обращение имеет, по словам де Санктиса, три отличительные особенности: ощущение освобождения и победы, убежденность в близости Бога и чувство огромной любви к Нему.[385] Его можно описать как внезапное, сильное и радостное восприятие божественной природы вселенной, небесной красоты и блеска той жизни, которую внезапно обрела душа. 'Внезапно моему внутреннему видению, — свидетельствует французская созерцательница Люси-Кристина, повествуя о начале своей мистической жизни, — открылись слова 'Только Бог'. Это переживание было одновременно Светом, Влечением и Силой. Свет показал мне, что в этом мире я могу принадлежать лишь Богу, и только тогда я по-настоящему поняла это. Влечение подчинило и усладило мое сердце. Сила же вдохнула в меня великую решимость и даровала возможность закончить начатое'.[386]
Приведу для сравнения несколько примеров подобных мистических обращений, цитируя, по мере возможности, подлинные свидетельства тех, кто прошел через это переживание, а если таких свидетельств не осталось, то ближайшие аутентичные пересказы. Рассматривая совокупность всех таких примеров, можно будет проследить присущие им общие черты, в которых явственно проступают и общие закономерности подобных переживаний.
Среди выбранных мною примеров первым по хронологии и, возможно, по значимости следует рассмотреть случай, происшедший с великим поэтом и бесконечно влюбленным в Абсолют созерцателем св. Франциском Ассизским. Поскольку св. Франциск прожил недолгую жизнь и написал очень мало, а вся его биография отличается простотой и ясностью, многие исследователи и не подозревают, что он был настоящим мистиком — возможно, единственным мистиком, который сумел превратить невыразительные и убогие обстоятельства своей чувственной жизни в совершенные выражения Реальности.
Обращению, которое произошло со св. Франциском в 1206 году, когда ему было двадцать четыре года, предшествовала длительная и упорная борьба между обыденной жизнью и настойчивым зовом духа. Говоря современным языком, его внутренний мир не был целостным. Это был способный юноша, исполненный жизненных сил, подлинный художник, наделенный тонким эстетическим вкусом. Его привлекали и воинская доблесть, и развлечения. Отдаваясь им без оглядки, он, как говорится в одном из жизнеописаний, 'преступнейшим образом транжирил и безвозвратно терял свое время'.[387] Между тем какая-то смутная неудовлетворенность преследовала его. Посреди веселья на него внезапно стали нападать приступы тоски — безуспешные попытки проявления трансцендентального сознания, все еще заключенного в темницу, но уже готового выйти на поверхность и полностью подчинить себе жизнь юноши. 'Даже в неведении, — говорит все тот же Фома Целанский, — он двигался к совершенному знанию. Он любил прекрасное, потому что в душе был поэтом и музыкантом и инстинктивно избегал контактов с уродством и пороками. Но иногда в его характере давала о себе знать какая-то странная черта, и тогда он весь преображался. Он общался с нищими, ухаживал за прокаженными, проявляя при этом милосердие и кротость'.[388]
Однажды, после нескольких лет, проведенных св. Франциском в состоянии, о котором его жизнеописание упоминает как о 'попытках избежать Десницы Господней', он прогуливался в окрестностях Ассизы. 'Оказавшись неподалеку от небольшой заброшенной церкви, — я опять цитирую 'Вторую жизнь' Фомы Целанского, — ведомый Духом, он вошел внутрь, чтобы помолиться. Упав ниц перед распятием в искренней молитве, он был сражен необычным знамением; он вышел из церкви, осознавая себя совершенно другим человеком'.
Это яркий пример первого этапа обращения. Борьба между двумя противоположными жизненными идеалами здесь достигает предела. Внезапный и несомненно «иррациональный» импульс, исходящий из глубин, достигает поверхности сознания и толкает человека к решительным действиям. Человек подчиняется этому импульсу, и в результате у него начинает быстро развиваться трансцендентальное чутье. Такое 'необычное знамение' приводит к внезапному и неконтролируемому изменению сознания субъекта, так что он буквально обнаруживает себя 'совершенно другим человеком'. Он оказывается словно пробужденным от долгого сна. За этим следует кристаллизация нового, поначалу смутного постижения Реальности в форме видений и голосов, которые помогают понять мораль и непосредственно приложить истину к пробужденной душе. 'И как только это озарение настигло его, изображение Иисуса Христа на распятии обратилось к нему и заговорило нарисованными устами. 'Франциск, — сказал Христос, — пойди и восстанови дом Мой, ибо, как видишь, пришел он в упадок'. И Франциск задрожал от удивления и благоговения перед этими словами. Он решил исполнить то, что от него требовалось, потому что чувствовал обязанность сделать это. Однако нам не подобает говорить о происшедшем, ибо он чувствовал, что изменения в нем произошли неизреченные…' Начиная с этого времени, он 'не покладая рук трудится над восстановлением этой церкви. И хотя сказанные ему слова относились к восстановлению Божественной Церкви, за которую Христос заплатил Своей Кровью, он не спешил приниматься за эту высокую миссию, но, начиная с вещей плотских, двинулся в направлении духовных'.[389]
В один миг в глазах св. Франциска вся вселенная претерпела великое преображение. Сомнений и неопределенностей больше не было. И тогда он понял, что вместе с этим неописуемым озарением в его жизни произошел коренной перелом. Ни на секунду не усомнился он в необходимости следовать властному голосу, доносящемуся из высших областей реальности и требующему принесения в жертву мирских ценностей.
Сравним теперь переживание св. Франциска с опытом другого великого святого и мистика, который очень успешно сочетал активную жизнь и созерцание. Человек весьма религиозный с детства, Катерина Генуэзская была подготовлена к обращению долгими годами одиночества и тоски — результатом своего неудачного замужества. Подобно св. Франциску — хотя скорее в печали, чем в радости, — она находилась в бесконечных метаниях между миром, не приносившим ей успокоения, и религией, которая ей не помогала. В конце концов она погрузилась в состояние великой подавленности, испытывая отвращение к себе и ко всей своей жизни.
Ее освобождение также было внезапным. В 1474 году, когда ей было двадцать шесть лет, 'в день после праздника св. Бенедикта, по примеру своей сестры, монахини, Катерина отправилась в монастырь, чтобы исповедаться тамошнему священнику. Однако, придя туда, она никак не могла решиться предстать перед ним. 'Просто войди и представься, — сказала ей сестра, — и ты увидишь, что это по-настоящему религиозный человек'. Священник этот был действительно очень набожным. Она вошла и, став перед ним на колени, вдруг ощутила, как сердце ее неожиданно сжалось от неизмеримой божественной Любви. И тут она с такой ясностью увидела убогость и ошибочность своей жизни, а также все величие доброты Бога, что чуть было не лишилась чувств. Ощущение этой бесконечной любви и своих прошлых заблуждений повергло ее в состояние полной отрешенности от суетных вещей мира сего. И тогда в порыве пылкой любви Катерина внутренне воскликнула: 'Довольно суетного мира! Довольно греха!' Если бы в этот момент она обладала тысячей миров, она не задумываясь отвергла бы их все… Она вернулась домой облагороженная и глубоко тронутая той огромной божественной любовью, которая безмолвно низошла на нее. Осознание собственного ничтожества было настолько велико, что Катерина была сама не своя. Сдавленно стеная, она затворилась в самой уединенной комнате. И только тогда она обрела дар речи, но из ее уст вырвалось лишь: 'О Возлюбленный! Может ли быть так, чтобы ты проявил ко мне великую любовь, и я в одно мгновенье поняла все то, что не в состоянии выразить целый мир?'; Вслед за осознанием Абсолюта Катерину посетило видение Христа, несущего Крест, которое еще больше усилило ее любовь и самоотверженность. 'И снова вскричала она: 'О Возлюбленный! Довольно грехов! Довольно грехов!' И тогда ее отвращение к себе стало невыносимым'.[390]
О таких переживаниях фон Хюгель говорит: 'Если доказательством реальности таких феноменов считать их частую повторяемость и огромное духовное значение и удовлетворение от них, то можно сказать, что вместе с Благой Вестью, которую душа этой печальной и усталой двадцатишестилетней женщины обрела в монастырской часовне, она пережила нечто по-настоящему реальное и важное'.
