считается привычным объектом жестокого обращения, но в Турции собаке жилось несравненно вольготнее, чем женщине. В глазах турок собака была священным животным, а женщина – тоже животным, но отнюдь не священным. Ударить собаку – грех, бить женщину – богоугодное дело. Ну, а за измену один конец: либо просто голову долой, либо в мешок да и в воду! Нет, Турция была неподходящей страной для Аделаиды Гюс.
Так куда же ехать?
И вдруг мы оба сразу расхохотались. Мы засматривались на дальние страны, а то, что близко, упускали из вида. А Дания? А Христиан VII? Да ведь это – просто клад для Адели!
Еще бы! Желая захватить власть как можно полнее в свои руки, королева-мать умышленно спаивала короля-сына и сводила его с красивыми женщинами. Христиан VII был уже несколько лет припадочным полу идиотом. Это ли – не желанная добыча для преславной Аделаиды Гюс?!
Итак, было решено ехать в Копенгаген. Куда мы с Аделью и отправились.
Устроив Адель, я должен был съездить в Стокгольм, чтобы взять там оставшиеся ценности. Еще перед отъездом я убедился, что Адель на верной дороге. Возвращаясь обратно, я ждал, что она уже пристроена. И что же? Вдруг я нахожу у нее какого-то немолодого мужчину, грязного, дурно одетого, страшно наглого, который именовал ее: «Эй ты, милая моя… как тебя там?»
Это был француз-парикмахер Лельевр, неведомыми путями попавший во французскую труппу актером, но очень быстро отставленный оттуда из-за полнейшей неспособности. Он жил уже месяца два в Копенгагене, был должен, что называется, вдоль и поперек, решительно никуда не мог пристроиться и существовал лишь смутной надеждой на счастливую случайность. Эта счастливая случайность проявилась для него в сумасшедшей Аделаиде Гюс, которая ради Лельевра отказалась от представившейся ей возможности стать подругой Христиана VII.
Любовь? Нет, любви тут не было! Вернее сказать, Адель нашла в Лельевре человека под пару себе, пожалуй, даже своего господина, и это так заинтересовало ее, что она пустилась на авантюру с ним.
Действительно, трудно было представить себе более порочное, в корне испорченное существо, чем этот Лельевр! Наглый, грубый, льстивый, жестокий, трусливый, вороватый, беспринципный, к тому же еще – пьяница и картежник, он представлял собой истинный идеал первейшего негодяя.
Его знакомство с Гюс произошло так. К Адели в номер гостиницы зашел знакомый актер из местной французской труппы. Поговорив, они спустились поужинать в общий зал. Здесь к актеру подошел какой-то вертлявый, наглый субъект; не дожидаясь приглашения и не обращая внимания на явное недружелюбие, он преспокойно подсел к столу, принялся, как ни в чем не бывало, болтать, наел, напил и затем ушел, не сказав ни слова благодарности и предоставляя заплатить за себя невольным компаньонам. На следующий день он подошел к Адели, как старый знакомый, и сумел пленить ее своей беззаветной наглостью. На следующий день они уже поселились вместе на положении супружеской пары.
У Адели денег было очень немного, у Лельевра их и вовсе не было. Правда, у меня были небольшие деньги, скопленные в течение службы у Гюс, но я твердо решил не давать ничего на удовлетворение барских замашек господина Лельевра, с которым, кстати сказать, сразу встал во враждебные отношения.
Началось это с того, что однажды, когда Лельевр при мне замахнулся на Адель, я схватил негодяя за руку и торжественно обещал переломать ему все кости, если он еще раз позволит себе нечто подобное. К моему удивлению, Адель тигрицей накинулась на меня. Никто, дескать, не смеет становиться «между мужем и женой», а тем более я, обязанный Адели полным повиновением. Лельевру очень понравилось это, и в следующий раз он позволил себе гнусную выходку лично против меня. Но тут уж ему пришлось много хуже. Я взял его за шиворот, поднял, как щенка, на воздух и торжественно поклялся размозжить ему голову о стену, если он попытается когда-либо повторить свою выходку. Адель попыталась вмешаться, но я не менее твердо заявил ей, что не могу признать за ее правами на меня такое расширенное толкование; если же она вздумает настаивать на том, что я должен быть лакеем при господине Лельевре, то я предпочту нарушить клятву и уйти.
Так и пошла у нас жизнь. Лельевр пьянствовал, задавал Адели трепку и проживал ее деньги. Когда же деньгам пришел конец, в ход были пущены драгоценности.
Однажды, разбираясь в драгоценностях Адели и выискивая для ликвидации что-нибудь, чего не было бы особенно жалко, я обнаружил, что футляр с ценным бриллиантовым парюром исчез. Я сообщил об этом Адели, и мы стали ждать возвращения Лельевра, чтобы расспросить его. Но Лельевр не показывался три дня, затем пришел пьяный и злой. Адель кинулась на него с упреками, он же схватил ее за волосы и принялся таскать по полу, охаживая собачьим арапником. Мне с трудом удалось вырвать несчастную женщину из рук озверевшего негодяя.
На другой день я опять имел серьезный разговор с Аделью, и на этот раз она вняла моим доводам. Нельзя так беззаботно бросаться драгоценностями – вместе с туалетами они слишком важны для сценического успеха. Да и не наготовишься парюров для Лельевра, который способен проиграть в карты или прокутить с женщинами самого низкого разбора любое состояние.
И вот я и Адель тщательно разобрали все, что у нее еще оставалось. Значительная часть драгоценностей была заперта и вручена мне на хранение, остальные я ликвидировал и выручил достаточно денег, чтобы без лишений прожить месяца три-четыре. Но для Лельевра это было слишком ничтожно. Сначала он стал выманивать деньги у Адели нежностями, потом – побоями, когда же и это не помогло, он не остановился перед покушением на убийство.
Услыхав крик Адели, я высадил дверь в ее спальню и обнаружил негодяя. На следующий день я сказал Адели, что Лельевр, по моему мнению, едва ли примирится с выпавшим на его долю сухим пайком, весьма вероятно, повторит свою попытку; никто не может гарантировать меня и Адель от попытки Лельевра отравить нас, чтобы завладеть драгоценностями, кроме того, не всегда же я окажусь в решительный момент поблизости. Нет, если Адель дорожит жизнью, она должна бросить Лельевра!
Адель очень дорожила жизнью, и – это было летом 1785 года – вечером, когда Лельевр по обыкновению ушел в один из притонов, мы оба бежали тайком на корабль, и тот отвез нас в Гамбург.
VII
Вольный и древний город Гамбург был как нельзя более подходящим местом для поисков счастья: город богатейших купцов, отличавшихся к тому же довольно свободными нравами.
Основание Гамбурга относится к эпохе Карла Великого, который счел нужным возвести здесь крепостицу. Но крайне выгодное географическое положение сделало уже в XII столетии Гамбург первоклассным, торговым городом. Действительно, трудно нарочно придумать более выгодное местоположение! Хотя Гамбург лежит за сто верст от впадения Эльбы в Северное море, но устье реки так
