сплошные обломы, причем винить в этом Мишке пришлось самого себя, и прежде всего за непредусмотрительность. К первому краху его привели чисто теоретические рассуждения о том, что литовкой косить намного удобнее и производительнее, чем корячиться, согнувшись в три погибели, с горбушей или жать серпом. Его доводы никого не убедили, а доказать свою правоту экспериментально Мишка не мог по двум совершенно убойным причинам. Во-первых, негде было взять косу-литовку, во- вторых, сам он ее в руках ни разу в прошлой жизни не держал, хотя неоднократно видел, как это делают другие. Даже не по телевизору, а в натуре, что, впрочем, делу никак не поспособствовало. Так что с мыслями о налаживании производства и продажи прогрессивного сельхозинструмента пришлось распроститься.
Второй провал ознаменовался звонким подзатыльником вкупе с краткой, но энергичной рекомендацией заткнуться и не лезть не в свое дело. Огреб это все Мишка в качестве гонорара за проект продажи излишков оружия и покупки на эти деньги холопов. Самое обидное заключалось в том, что ни о какой конструктивной критике предложения не было и речи, дед его даже не дослушал. Ввиду столь радикальной реакции аудитории на, казалось бы, вполне разумный и реальный бизнес-план о возможности заняться ростовщичеством Мишка не решился даже заикаться.
Суровая проза жизни вынудила сделать поправку на специфику восприятия аудитории и заткнуться надолго, поэтому в отпущенный самому себе месячный срок уложиться не удалось. Более того, склонность президента фирмы «Дед Корней и родственники» к методам физического давления на оппонента, его консерватизм, доходящий до прямо-таки вопиющего ретроградства, и отсутствие у «младшего партнера» возможности подкрепить свои теоретические посылки натурным экспериментом вынуждали Мишку впредь изыскивать не только актуальную в имеющихся обстоятельствах идею, но и способы «продать» ее таким образом, чтобы предложение не было отвергнуто, что называется, с порога.
Решение пришло в середине лета, и толчком для его появления опять послужил зрительный образ. Сельская жизнь на развлечения не богата, поэтому, когда однажды вечером обычные шумы, сопровождающие жизнь села, перекрыл отчаянный женский визг, а потом к нему одновременно добавились: громкий детский крик, собачий скулеж и смачные фольклорные обороты в мужском исполнении, — это хоровое выступление не могло не вызвать любопытства соседей. Ко всему прочему, через некоторое время к голосам добавился еще и запах дыма. К пожарам жители Ратного, по понятным причинам, относились очень серьезно, а потому уже через несколько минут и во дворе, над которым поднимался довольно жидкий дымок, и возле него было не протолкнуться.
Тревога, впрочем, очень быстро сменилась весельем, и собравшаяся толпа, обретя внеплановое развлечение вместо необходимости производить пожаротушение с сопутствующими ему мероприятиями, расходиться не торопилась. Мишка, вместе с другими ребятами шмыгавший в толпе, вскоре уловил юмор ситуации. Оказывается, в поленнице дров, сложенной в несколько рядов под навесом, поселились осы. Хозяйка, вытаскивая полешки, постепенно добралась до того места, где жили воинственные насекомые, и потревожила их. Осы, всем скопом поднявшиеся по тревоге, «дали прикурить» всем находящимся поблизости так, что крики были слышны почти во всем селе. Хозяин дома, у которого уже заплывал волдырем правый глаз, а правое же ухо цвело, как райское яблочко, по-быстрому соорудил факел из бересты и ответно «дал прикурить» осам, сгоряча чуть не устроив пожар.
— Вот ведь пакость какая, — услышал Мишка чей-то голос в толпе. — Нет чтоб пчелы поселились, брали бы мед прямо у себя во дворе…
Мишка представил, как хозяин в сетке и с дымокуром лезет в дрова за медом и…
— Деда, а зачем перед бортью колоду на ремне вешают? — начал Мишка разговор издалека.
— Чтоб висела. — Ответ отличался железной логикой и лапидарностью, но Мишка уже знал, что, если все делать аккуратно, деда можно-таки разговорить.
— А зачем висела?
— Для спросу.
— А Демка говорил — медведей пугать.
— Самого бы его там подвесить, вот бы медведи напугались.
— Ну правда, деда, зачем колоду вешают? Она же тяжеленная, охота возиться. Не впустую же силы тратят?
Дед поскреб в бороде и с сомнением поглядел на внука, явно размышляя: прогнать или пообщаться?
— Кхе, вот ты, Михайла, что делаешь, когда тебе что-то мешает? — Дед, похоже, остановился на втором варианте.
— Убираю.
— Вот и медведь лезет на дерево к дуплу, а колода мешает. Он ее — лапой в сторону, а она качнется на ремне, и обратно. Он ее опять — лапой, а она еще сильней качнется да по башке ему. Он осерчает, да еще сильней, а она тоже — еще сильней. А тут еще пчелы на шум вылетят и давай жалить.
— И что?
— А то! Медведь взбеленится да как хватит ее изо всех сил, а колода отлетит в сторону да обратно. Бывает, так влепит косолапому, что тот и с дерева сверзится. Почешет ушибленное место, плюнет и скажет: «Ну его, этот мед! Пойду я лучше Михайлу, Корнеева внука, съем!
— А меня-то за что?
— А ты — как та колода: тебя отпихнешь, а ты снова лезешь.
Дед явно намеревался заканчивать разговор, надо было предпринимать срочные меры.
— Деда, ты же много знаешь, а я мало. Хочешь, чтоб я дурнем вырос?
— А на что тебе про борти знать?
— Ты же был бортником, и я стану, когда вырасту.
— Сначала вырасти…
— Деда, а дерево с дуплом — трухлявое?
— Бывает и трухлявое.
— А может упасть?
— Может и упасть.
— А куда пчелы деваются, если дерево упадет?
— Никуда. Если дождь дупло не заливает — так и живут. Но недолго.
— Почему недолго?
— Потому, что дупло низко и всякий охотник до меда достать может: на дерево-то лезть не надо.
— А если дерево обратно поставить?
Дед наконец утратил безразличный вид: то ли начал сердиться, то ли, наоборот, заинтересовался беседой.
— Да что ты дурь всякую спрашиваешь? Кому надо дерево обратно ставить?
— Бортнику. Если пчелы передохнут или улетят — ему же убыток.
— И где ж ты такого богатыря видел, который упавшее дерево поднять да на место воткнуть может?
— А зачем все дерево? Можно только кусок с дуплом. И лезть высоко не понадобится. А еще можно
