величиной пользовались огромным спросом у лекарей, и купцы платили за них серебром, забирая, сколько бы ни предложили.
Зато дед не знал, что вылетевший из улья рой можно догнать и, когда он повиснет живым шаром на ветке дерева, стряхнуть в какую-нибудь емкость, например в берестяной туесок. Когда Мишка в первый раз принес на пасеку такую добычу, оказалось, что селить новую пчелиную семью некуда. Немедленно Немой и Лавр были мобилизованы на поиски и заготовку дуплистых деревьев, а Мишка втихаря занялся изготовлением улья, которого, как водится, вживую никогда в жизни не видел, руками не щупал, но устройство которого, главным образом из телепередач, знал. Или думал, что знает.
Вот так однажды, преследуя очередной пчелиный рой, Мишка зацепил краем глаза что-то чужеродное, неуместное в этом лесу, что-то такое, чего здесь находиться не должно, но пробежал мимо — рой был важнее. На следующий день он попытался повторить свой вчерашний маршрут. Что-то привлекшее внимание, но не зафиксированное сознанием, не давало покоя, как попавший в обувь камешек. Побродив с полчаса по лесу и уже собираясь повернуть назад, Мишка наконец набрел на это «что-то».
Из травы на него пялился пустыми глазницами человеческий череп в покрытом ржавчиной воинском шлеме. Тут же нашлась и обвисшая на ребрах кольчуга, пояс с серебряными бляхами, но почему-то без меча, только с одним кинжалом, легкое копьецо. Невдалеке белел костями конский скелет в остатках дорогой сбруи, украшенной серебряными бляшками с таким же рисунком, как и на поясе.
На любого нормального человека вид непогребенного покойника производит удручающее впечатление, но главное потрясение Мишка испытал, когда неосторожно, отгибая высокую траву, толкнул шлем. Тот откатился в сторону, и на землю выпала толстая темно-русая коса. Скелет был женским! Сразу стали понятными и отсутствие меча, и несерьезная легкость и тонкость копья, и… самострел, притороченный вместе с седельными сумками на спине лошадиного скелета.
На шее у покойницы поблескивала золотая цепочка. Преодолевая внутреннее сопротивление, Мишка оттянул ворот кольчуги и вытащил оберег — оправленный в золото острый осколок кремня — «громовая стрела». Все стало еще непонятнее. Громовая стрела — знак бога Перуна, а здешние язычники поклоняются Велесу. Женщина в воинском облачении, явно не бедная, одна, совершенно очевидно приехавшая издалека. Травм или следов, оставленных оружием, вроде бы не видно, наверно, заблудилась, попала в метель. Снегом занесло так, что хищники не добрались, иначе кости были бы растащены далеко вокруг.
Дед, на удивление, отнесся к языческим обычаям весьма лояльно. Вместе с Мишкой устроил погребальный костер, а когда огонь угас, сгреб пепел и все, что не сгорело, в кучку и велел забросать место кремации землей так, чтобы получился маленький холмик — миниатюрная копия кургана. Может, откупался таким образом — все ценное, кроме «громовой стрелы», он тщательно собрал и унес с собой.
А ценного оказалось много. Кроме шлема и кольчуги, хоть и заржавевших, но стоивших очень и очень недешево, серебряных блях с пояса и сбруи были еще и массивный золотой перстень с камнем, объемистый кошель с серебряными монетами, несколько чисто женских вещиц из драгоценных металлов: полированное серебряное зеркальце, золотой гребень, золотой браслет, височные кольца, ожерелье из бронзовых бубенчиков….
Мишку же пленил самострел, какими-то сложными ассоциативными связями напомнивший ему армейский АКМ из ТОЙ жизни. За эмоциями потащились прагматические размышления.
В тот день Мишка впервые вспомнил дедовы рассказы о «Младшей страже». Возрождение старой традиции — это был вполне реальный путь к созданию своей многочисленной команды, которая может стать «кадровым резервом» на всю оставшуюся жизнь. Вспомнить хотя бы тот же комсомол: связи и знакомства, сохранившиеся со времен молодости продолжали действовать даже тогда, когда уже не стало ни комсомола, ни страны в которой он был…
Гладко было на бумаге… Взвести самострел Мишка не смог — не хватало сил. Может, и было у той женщины какое-то приспособление для натягивания тетивы, но на месте ее смерти ничего подобного не обнаружилось, потеряла, или еще что-то… Пришлось напрягать инженерную мысль, основывающуюся главным образом на еще школьных знаниях из области классической механики.
Для начала Мишка попробовал определить силу натяжения тетивы. Закрепив самострел на дереве, повис на тетиве всем своим весом. Ничего не вышло. Потом, соорудив веревочную подвеску, начал добавлять дополнительный груз и наконец добился своего: самострел взвелся и встал на стопор. Оказалось, что для этого требуется усилие, примерно в два с половиной раза превышающее вес самого Мишки. Со всей остротой встал вопрос о рычаге. Прикидывая так и сяк, делая деревянные модели, Мишке в результате почти двухнедельных усилий удалось создать требуемую конструкцию. По расчетам выходило, что придуманный механизм будет приводить самострел в боевое положение, если на рычаг, закрепленный сбоку, надавливать ногой.
Теперь все это надо было как-то воплотить в металле. Без дипломатических переговоров было не обойтись, опять приходилось обращаться к деду. Однако жизнь снова внесла свои коррективы в Мишкины планы, да еще такие коррективы, что, как говорится, не дай бог!
Однажды утром на тропинке, ведущей к пасеке, появилась телега, нагруженная домашним скарбом, которую тащили Немой и дядька Лавр. Сзади телегу подталкивали мать и Кузьма с Демьяном. Рядом с телегой шли жена Лавра — тетка Татьяна и Мишкины старшие сестры, держа за руки малышей. То, что в телегу не была запряжена лошадь, удивления не вызывало — не пасеке коням лучше не появляться: пчелы не переносят запаха лошадиного пота, могут зажалить скотину насмерть. Но вот то, что все семейство, собрав вещички, подалось из села, вызывало самые нехорошие предположения.
Впрочем, долго терзаться догадками Мишке с дедом не пришлось, все объяснили лишь два слова, которые даже не сказал, а выдохнул Лавр:
— Моровое поветрие.
Эпидемия! Как объяснил дядька Лавр, в ближайшей деревне, находившейся примерно в половине пешего дневного перехода от Ратного, пластом лежат уже почти все. Весть эту принесли беженцы, которых в село не пустили, да они и сами не очень-то набивались. Сообщили об опасности и пошли дальше.
Было это с неделю назад, а вчера вечером у дедова подворья появилась Юлька, заходить не стала, а крикнула матери с улицы, что в селе появились сразу четверо больных. Дядька Лавр долго раздумывать не стал, за пару часов погрузили все, что можно было увезти на трех имеющихся телегах, забрали скотину и, не дожидаясь утра, отправились на пасеку к деду.
