– Мне кажется, я понимаю, что для тебя значит твое увлечение. Это, наверное, как для меня журналистика.
Бетси на секунду задумалась над словами Элизабет.
– Это как друг, который рядом с тобой, – продолжала Элизабет. – Когда все плохо, я всегда могу найти утешение и поддержку в своей работе.
Холодное выражение исчезло с лица Бетси. Она энергично закивала. Элизабет поняла, что задела ее за живое.
– Да, помню, когда я еще не бросила школу, я видела твои заметки в нашей газете, – вспомнила Бетси. – Как она называлась?
– «Оракул». Я и сейчас этим занимаюсь. Веду раздел «Глаза и уши», – ответила Элизабет, имея в виду еженедельную колонку школьных новостей.
– А ты пишешь что-нибудь для себя? Может, стихи? Или рассказы? – Бетси вместе со стулом перебралась поближе к дивану.
Элизабет заколебалась. Она всегда мечтала стать известным писателем. За последние несколько лет она написала столько стихов и рассказов, что они с трудом умещались в ящиках ее письменного стол. Но мечту свою она держала в тайне. Только несколько человек знали, как много значит для нее это увлечение. Элизабет никогда особо не распространялась об этом. Но сейчас поняла, что стена между ней и Бетси вот- вот готова рухнуть и что Бетси ждет откровенности от Элизабет.
– Только это между нами, – шепотом сказала она. – Да, я все время пишу. Но, знаешь, я… немного стесняюсь этого и поэтому никому не показываю.
– Понимаю. Ведь это очень личное, правда? – Бетси качнула головой. – О том, что я рисую, знают тоже очень немногие… Ну что же, так даже и лучше. Я слишком долго жила в грязи и совсем не хотела касаться своего увлечения, последнего, что у меня осталось. – Голос Бетси задрожал.
– Ну что ты, все будет хорошо, – ласково сказала Элизабет.
Бетси уткнулась глазами в пол:
– Не нужно меня успокаивать, Лиз. Я знаю, что обо мне говорят. Что я пью, о наркотиках и парнях… Но ведь все это чистая правда.
Элизабет положила руку ей на колено:
– Просто не нужно к этому возвращаться. Надо больше рисовать, и тогда на остальное просто не останется времени.
Лицо Бетси немного прояснилось.
– Конечно. А потом, мне кажется, что с каждым днем я рисую все лучше и лучше.
Элизабет улыбнулась:
– Слушай, а покажи, что ты сейчас рисовала.
Бетси покраснела:
– Я думаю, не надо этого…
– Ну, Бетси, пожалуйста.
– А если тебе не понравится?
– Что за чепуху ты говоришь.
– Даже не знаю, Лиз…
– Я только краешком глаза погляжу, а, – упрашивала Элизабет.
– Ну ладно.
Девушки подошли к столу, и Бетси раскрыла перед Элизабет альбом. Портрет Трисии был выполнен с таким мастерством и изяществом, а сходство настолько поразительно, что Элизабет несколько минут от удивления не могла вымолвить ни слова.
– Ну как?
Элизабет почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы восхищения.
– Просто замечательно.
– Правда?
– Слушай, Бетси, если другие твои рисунки так же хороши, как этот, то ты просто гений. Знаешь, на этом портрете Трисия как живая.
Девушки на несколько минут замолчали, погруженные в воспоминания. Наконец Элизабет заговорила:
– Стивену наверняка бы понравилось.
– Странно, я сама именно об этом и думала, когда рисовала.
Бетси в последний раз взглянула на портрет и закрыла альбом.
– Кстати, а где Стивен? – спросила Элизабет, переводя разговор с грустной темы.
– Поехал в колледж – узнать задание на эту неделю. Он говорит, что ему нужно побыть еще несколько дней дома, прежде чем снова приниматься за учебу. Обещал вернуться к обеду.
Элизабет кивнула. И вдруг порывисто обняла Бетси. За то короткое время, что они пробыли вместе,
