– Что вы видите? – продолжал вещать Трикарский. – На что похоже существо, сидящее перед вами? Крылья, трепещущее живое тело... Ну?
– На комара?
Выражение лица Трикарского не оставляло сомнений – если бы в его руках сейчас оказался утюг, он кинул бы его в голову невежды.
– Ладно, ладно, хватит, – Стас решил прекратить этот художественный эксперимент, – вы мне лучше объясните, почему бегали голым, нарушали общественный порядок, сопротивлялись властям. И почему именно у фонтана. Я жду.
– Что ж, объясняю еще раз. То, что вы называете нарушением общественного порядка, на самом деле художественный акт. Перформанс. В данном случае я демонстрировал божественное перевоплощение, мимолетность красоты и величие смерти.
– Вы думаете, из ваших прыжков именно это можно было понять? – уточнил Стас.
– Каждый понимает в меру своего интеллектуального развития и душевной организации, – отреагировал художник. – То, что вы видели, – это искусство в самом высоком смысле слова. Название я дал такое – «Ночная бабочка. Самец».
Половцев некоторое время переваривал услышанное. Затем осторожно уточнил:
– Так, самец – это понятно. Почему именно бабочка?
– Потому, что она самое яркое свидетельство мудрости божественного замысла – рождение, превращение, умирание. Все удивительно гармонично, быстротечно, прекрасно.
Половцев понял, что дальше продолжать не стоит, иначе они зарулят в такие дебри, из которых существует только один выход – через приемную сумасшедшего дома.
– Спасибо, вы очень доступно мне все объяснили. Один технический вопрос – зачем у вас кукла на веревке болтается? Что-то типа парашюта для погашения скорости прыжка?
Трикарский развел руками:
– Господи, но это так очевидно! Это же куколка, из которой и появляется бабочка!
Половцев лишь кивнул головой – мол, теперь все ясно, как же я раньше не догадался. И задал еще один, сильно беспокоивший его вопрос:
– А почему вы решили устроить перформанс у фонтана?
– Да ничего я не решил. И фонтан подвернулся случайно. Я разделся у входа в «Пушкинский», там очень удобная площадка, но меня прогнали охранники. Тогда я спустился вниз, и уж там за мной стали гоняться милиционеры. Жалко. Вы же видели, как народу понравилось. Народ – он прекрасное понимает и ценит. Не то что власти.
И Трикарский выразительно посмотрел на Стаса, задумчиво грызущего колпачок шариковой ручки.
Некоторое время они молчали. Половцев понял, что, к сожалению, никакого прока от художника не будет, отношения к трупам в воде он не имеет и время потрачено впустую.
Напоследок он спросил:
– И что, если вас сейчас отпустят, оформив мелкое хулиганство, вы так голышом и поскачете домой?
– Почему домой? – гордо ответил Трикарский. – У меня в мастерской уже ждут друзья и знакомые. Будем отмечать такое событие!
– Привод в милицию?
– Рождение шедевра!
– А ваши друзья тоже занимаются такими перформансами?
Трикарский даже застонал от возмущения:
– Перформансами не занимаются! Это не секс!
– Хорошо, хорошо, – успокоил его Половцев. – Я просто имел в виду – не практикуют ли в вашей среде подобные акции, только коллективные? Иными словами – не полетит ли после вашего празднования по Тверской целая стая бабочек-самцов?
– Да что вы такое говорите! – вскричал оскорбленный в лучших чувствах художник. – Перформанс может сотворить несколько талантливых одиночек. Но это же искусство, где каждый индивид – творец, сопрягающий свой дар с другим творцом. Не надо из нас делать фанатиков-сектантов или пациентов Кирзача, распевающих зомбирующие гимны.
– Кто такой Кирзач? – удивился Стас.
– А, умник один. Не волнуйтесь, не вор в законе. Психиатр известный, у него своя клиника. Да таких, как он, в Москве – не счесть. Шарлатаны. Вы бы ими лучше занялись, наверняка налоги не платят, – поведал Трикарский, неожиданно обнаружив признаки социальной активности и гражданской ответственности.
Глава 19
Это – клиника.
Крупная рыба в сетях Сильвестра.
Узелок – на память!
Теперь, когда Стас нацелился на то, чтобы охмурить Майю, так сказать, по полной программе, он стал заходить к Сильвестру гораздо чаще, чем этого требовали интересы дела. Сейчас, например, ему нечего было рассказать, кроме истории с голым художником. Впрочем, рассказчиком он был отменным, и Майя хохотала до слез.
Сильвестр сначала слушал внимательно, но потом вдруг перестал реагировать на слова и уставился в окно. Потом часто заморгал и зажмурился. Солнце жидким золотом стекало по стеклам, и от этого блеска было больно глазам.
– Босс? – позвала Майя. – С вами все в порядке?
– В полном, – ответил Сильвестр, открыв глаза. – Кажется, я сообразил.
– Сообразил – что? – насторожился Стас.
– Я понял, что мы до сих пор упускали из виду. Господи, а ведь это лежало на поверхности! Так просто, что даже обидно.
Майя со Стасом переглянулись.
– Может, что и лежало на поверхности, – сварливо заметил старший лейтенант, – но я этого не разглядел.
– Ты только что сказал фразу, которая дала мне ключ ко всему делу.
– Я сказал?!
Стас так растерялся, что даже не сумел этого скрыть.
– Ну да. Про Кирзача. Известный психиатр, у него своя клиника...
– Ну и что?
– А то. Ну-ка, напряги мозги. У каждого из трех человек, которые так глупо утонули – в бассейне, в пруду и в ванне, не так давно случилось в жизни какое-то несчастье. Любовника Матвейкиной заподозрили в махинациях, и он выбросился из окна. У Савиных, по слухам, была несчастная любовь, которая перевернула всю его жизнь. У Баландина украли коллекцию конфетных оберток, смысл жизни, можно сказать, что стало для него огромным потрясением.
– Ну?
– К кому сегодня небедные люди обращаются за помощью, когда в их жизни случаются потрясения? – спросил Сильвестр и сам ответил: – К психотерапевту. Это модно, дорого и иногда приносит реальную пользу.
У Половцева отвисла нижняя челюсть.
– Вы проверяли компьютеры жертв? – напирал Сильвестр.
– Ну, так... Просмотрели данные, составили кое-какие списки. Но там ничего нет, что мы должны были искать?
– Искали наверняка письма угрожающего содержания. Нужно срочно проверить, с какими запросами входили эти трое в поисковые системы. И нет ли среди этих запросов частных психологов. Если есть, то не пересекаются ли названия клиник или фамилии докторов. Если мы найдем одного и того же врача, который пользовал всех троих персонажей дела, мы найдем ответ на главный вопрос – КАК?
Пока Сильвестр говорил, щеки Половцева наливались румянцем. Было неясно, то ли он покраснел от досады на себя – не додумался сам! – то ли просто загорелся новой идеей. В любом случае времени на то,
