ничего не мог поделать. Удивление — вот что испытывал он сейчас.
Паттон не рассердился. Йенс подумал, что нынешним утром ничто не способно рассердить генерала.
— Это величайшая победа в войне против ящеров, — сказал он.
Если быть объективным, это была первая и единственная победа в войне против инопланетных захватчиков, но Йенс не хотел омрачать радостные чувства генерала столь прозаическим напоминанием.
— Теперь мы знаем, что их можно бить. И знаем, как их можно бить. А значит — мы будем бить их снова и снова.
Если уверенность имела какое-то материальное воплощение, то Паттон являл его образец. Генерал выглядел так, словно сошел с плаката, призывающего вступать в армию. Как и всегда, его подбородок был чисто выбрит, форма находилась в опрятном состоянии, сапоги сияли. От генерала пахло туалетным мылом «Слоновая кость» и лосьоном после бритья.
Как Паттону удавалось оставаться таким чистюлей в ходе тяжелых боев, это лежало вне пределов понимания Ларсена, чья физиономия напоминала проволочную щетку, замызганное и заляпанное пальто помогало сливаться с местностью (на что он искренне надеялся), а порванные шнурки на ботинках вообще не завязывались. Паттон утверждал, что у опрятного солдата и моральный дух выше. Вид генерала лишь напоминал Йенсу, каким замарашкой выглядит он сам.
— Чертовски жаль, что кое-кому из ящеров удалось сбежать, — сказал Йенс.
— Вы правы, — согласился Паттон. — Я утешаюсь мыслью, что совершенство — это качество, присущее лишь Богу. Наши пехотинцы преследуют бегущего противника. — Генерал указал на торчавший неподалеку обгорелый танк ящеров. — И потому многие их танки закончили войну вот так.
Ларсен вспомнил подбитые «шерманы» на подступах к тому вражескому танку, который он помогал уничтожать.
— Многие наши танки закончили ее аналогичным образом, сэр. Вам известно соотношение потерь?
— Примерно двенадцать к одному, — быстро ответил Паттон.
У Йенса широко раскрылся рот; он не думал, что список жертв столь велик. Паттон махнул ему рукой:
— Прежде чем вы начнете сокрушаться по этому поводу, доктор Ларсен, позвольте вам напомнить, что такое соотношение без всяких преувеличений является наилучшим из достигнутых нами в войне против ящеров. Если мы сможем его удержать, окончательная победа будет за нами.
— Но…
Экипаж вражеского танка состоял из трех ящеров, экипаж «шермана» — из пяти человек. Значит, соотношение потерь в живой силе было еще более угнетающим, чем в технике.
— Знаю, что вы скажете, знаю. — Паттон отсек возражения Йенса прежде, чем они прозвучали. — Однако мы продолжаем выпускать танки, а ящерам, насколько я знаю, неоткуда восполнить свои потери. То же самое и с живой силой: ряды наших войск пополняются, тогда как их — нет.
На подбитый вражеский танк забрались двое людей с нашивками сержантов технической службы. Один из них внимательно разглядывал через открытый люк внутренности башни. Потом он позвал своего спутника, который тоже просунув голову в люк, чтобы посмотреть самому. Паттон с сияющей улыбкой глядел на них.
— Видите, с каждой новой их машиной, которую мы изучаем, мы учимся лучше уничтожать вражеские танки. Говорю вам, доктор Ларсен, мы склоняем чашу весов в нашу пользу.
— Надеюсь, вы правы. — Йенс решил ковать железо, пока оно горячо. — Сэр, поскольку в этом сражении мы победили, могу я, наконец, получить разрешение отправиться в Чикаго и узнать, что стало с Металлургической лабораторией?
Генерал нахмурился. Он был похож на игрока в покер, решающего, воспользоваться ли картами, что у него на руках, или сбросить их. Наконец он сказал:
— Полагаю, доктор Ларсен, что у меня нет обоснованных возражений на этот счет. Несомненно, наша страна нуждается в вашей работе над проектом.
Генерал ни словом не обмолвился о том, чем занимается Метлаб, даже в присутствии одного лишь водителя. «Безопасность», — подумал Йенс.
Я также хочу поблагодарить вас за вашу самоотверженность и мужество, — продолжал Паттон, — с которыми вы переносили пребывание у нас.
Ларсен вежливо кивнул, хотя самоотверженностью тут и не пахло, особенно с его стороны. Просто он был вынужден подчиниться более могущественной силе. Сетовать на это задним числом — лишь портить свою репутацию.
— Я дам вам сопровождающих до города, — сказал Паттон. — Там, где вам придется ехать, шляется еще достаточно ящеров.
— Сэр, вашим предложением вы оказываете мне честь, но все же я предпочел бы отклонить его, — ответил Ларсен. — Разве путешествие с сопровождающими вместо большей безопасности не сделает меня более заметной целью? Я бы лучше раздобыл велосипед и поехал один.
— Доктор Ларсен, вы являетесь национальным достоянием, что в определенной степени заставляет меня нести ответственность за вашу дальнейшую судьбу. — Паттон закусил нижнюю губу. — Но, возможно, вы правы, как знать наперед? Вы хотите отказаться даже от такой помощи, как подыскание вам велосипеда и сопроводительное письмо от меня?
— Нет, сэр, — моментально ответил Йенс. — Я буду очень признателен и за то, и за другое.
— Хорошо, — сдержанно улыбнулся Паттон. Потом он махнул рукой, привлекая внимание нескольких солдат, находившихся неподалеку. Они подбежали к машине, чтобы узнать, зачем их зовет генерал. Когда он объяснил, солдаты кивнули и двинулись в разные стороны исполнять его поручение. Ожидая их возвращения, генерал вытащил лист гербовой бумаги, украшенный двумя золотыми звездами («Удивительно, что у него до сих пор водятся такие вещи», — подумал Йенс) и авторучку. Прикрывая другой рукой лист от падающего снега, генерал что-то быстро написал, затем подал бумагу Ларсену:
— Этого достаточно?
Йенс прочитал и удивленно поднял брови. Это было больше, чем просто сопроводительное письмо. Написанное генералом не только приказывало военным властям кормить Йенса, но и наделяло его самого властью, позволяющей почти что «казнить и миловать». Ларсен не хотел бы оказаться на месте солдата, о котором Паттону стало бы известно, что тот не обратил внимания на генеральский приказ. Йенс сложил бумагу и спрятал ее в карман.
— Благодарю вас, сэр. Это очень щедро с вашей стороны.
— Знаю, вам тяжело приходилось со мной с того самого момента, как вы оказались в моем кабинете. Я не извиняюсь, нужды войны были важнее ваших потребностей. Но я постараюсь, насколько возможно, исправить положение.
Где-то через полчаса солдаты возвратились, прикатив Йенсу на выбор четыре или пять велосипедов. Никто и словом не обмолвился о необходимости вернуть выданную ему винтовку, поэтому Ларсен оставил «спрингфилд» себе. Он сел на выносливый «швинн» и поехал в северо-восточном направлении.
— Чикаго, — мысленно повторял Йенс, двигаясь вперед.
Он улыбался, радуясь, что наконец-то расстался с армией. Однако улыбка вскоре сошла с его губ. Местность между Блумингтоном и Чикаго дважды оказывалась в зоне боев: вначале, когда ящеры двигались к озеру Мичиган, а затем — когда они пытались пробиться сквозь кольцо, в которое их зажали Паттон и Брэдли. Ларсен собственными глазами видел, до чего ужасны последствия войны.
Единственное, что знал Йенс о городке Понтиак в штате Иллинойс, было выражение «из Понтиака». Оно означало, что некто провел определенное время в тюрьме штата, находившейся на южной окраине города. Бомбардировки превратили тюрьму в груду развалин. Сразу же за ее воротами лежали обломки американского истребителя, от которого уцелел лишь задранный к небу хвост.
Сам город был не в лучшем состоянии. На закопченных стенах здания окружного суда виднелись шрамы от пулеметных очередей. Ларсен чуть не свалился, наехав на изуродованную бронзовую плиту, валявшуюся на улице. Он слез, чтобы прочитать надпись. Оказалось, плита украшала пирамиду из валунов
