сейчас. Нам следует поговорить с нашими добрыми и верными союзника хорватами. — Он мог гордиться собой: в его словах напрочь отсутствовала ирония.
— Да, действительно, — подхватил Скорцени. — Я вот о чем думаю: не отыскать ли нам туннель, который начинается от наружной части стены и ведет прямо в один из подземных ходов…
— Только следует позаботиться о том, чтобы не попасть в казармы ящеров.
— Да, это существенно усложнит дело, — усмехнулся Скорцени. — Но если нам будет сопутствовать удача, мы попросим наших добрых и верных союзников совершить шумную атаку на стены и заставить всех ящеров там собраться… а потом мы проведем наших парней через туннель — и что тогда получится? Лошадиный член в заднице?
— Да, — кивнул Егер. — Мне нравится. — Потом, как истинный адвокат дьявола, он попытался найти слабые места плана: — Подвести людей и оружие к началу туннеля, или куда-нибудь рядом, будет совсем непросто. А нам потребуется большой отряд. Там очень обширные помещения — церковь, баптистерий и целый музей, и один только Бог знает, что еще. Ящеры наверняка разместили внутри кучу, солдат.
— Ящеры меня не беспокоят, — заявил Скорцени. — А вот если хорваты решат забраться к ним в постель, нам будет не унести ног. Мы должны всеми силами этому помешать, и мне наплевать, что придется отдать Павеличу, чтобы он остался на нашей стороне.
— Свободное управление Хорватией его вполне устроит. К тому же, он и так делает практически все, что пожелает, — с отвращением заметил Егер.
Создавалось впечатление, что Независимая Республика Хорватия видит только один шанс сохранить независимость: постоянно атаковать всех своих соседей в надежде, что ни один из них не сумеет накопить достаточно сил для ответного удара.
Если Скорцени и испытывал аналогичное отвращение к союзникам, он никак его не выказал.
— Мы можем обещать еще несколько участков на побережье — те, что сейчас контролируют итальянцы. Ему это понравится — появится возможность расправиться с новыми предателями. — Он говорил без сарказма; казалось, Скорцени прикидывает, как получше сбить цену на подержанную машину.
Егер не мог похвастаться таким же хладнокровием.
— Свинья Павелич создал грязный режим.
— Не стану с тобой спорить, — так же спокойно ответил Скорцени. — И если это так, то все местные ящеры, в том числе и Дрефсаб, скоро будут в наших руках. — Он стукнул кулаком по колену. — Так оно и будет.
По сравнению с капитуляцией перед ящерами, сделка с Анте Павеличем выглядела вполне приемлемой. Однако по сравнению со всем остальным она казалась Егеру абсолютно невозможной. И все же, не следует забывать, что до появления ящеров Павелич являлся верным и активным сторонником германского Рейха.
«И что после этого можно сказать о Германии?» — подумал Егер. — «Ничего хорошего».
Шанхай поразил Бобби Фьоре. Большая часть города была чисто китайской, и напоминала ему увеличенный в размерах лагерь военнопленных, где они с Лю Хань провели столько времени. Пока все шло неплохо, на это он и рассчитывал. Однако Бобби не ожидал, что на длинных улицах окажется так много европейских зданий, построенных еще в двадцатых годах. Казалось, кто-то взял часть Парижа, перенес его на другой континент и бросил в самом центре Китая. По мнению Фьоре разные части города совсем не стыковались друг с другом.
А еще Бобби удивило то, как сильно разрушен город. С первого взгляда становилось ясно, что здесь шли жестокие сражения. Сначала японцы подвергли Шанхай массированным бомбардировкам, а потом, захватив в 1937 году, сожгли. Фьоре до сих пор помнил опубликованную в газетах фотографию обнаженного китайского мальчика, горько плакавшего среди развалин. Когда Бобби Фьоре увидел снимок впервые, он собрался немедленно отправиться воевать с японцами. Однако потом, как и многие другие, немного успокоился. А вскоре Япония напала на Пирл-Харбор — и стало ясно, что ему следовало послушаться зова своего сердца.
Когда ящеры заставили японцев отступить из Шанхая, они тоже не особенно церемонились с городом и сравняли с землей целые кварталы. Во многих местах человеческие кости до сих пор оставались не погребенными. Китайцы не торопились хоронить останки японских солдат — местные жители часто повторяли одно и то же: пусть они сгниют.
Однако несмотря ни на что, жизнь в городе, а особенно, в его китайской части, продолжала кипеть. Ящеры устроили штаб в одном из больших зданий, построенных в западном стиле; остальные так и остались лежать в руинах. А вот в китайских кварталах разрушенные дома с удивительной быстротой отстраивались вновь.
Поскольку ящеры, в основном, занимали европейские кварталы, Бобби Фьоре старался держаться поближе к ним. Работа, которую он согласился выполнять для красных, требовала, чтобы он максимально походил на китайца, старался увидеть и услышать как можно больше и докладывал обо всем интересном, что ему удается узнать, Най Хо Цину. Красный офицер обещал взять его с собой, когда Бобби соберет достаточно информации и партизаны устроят налет.
Однако пока ничего не происходило.
— Ну и пусть, — пробормотал себе под нос Фьоре. — Да, я бы с радостью прикончил парочку чешуйчатых ублюдков, но я не нанимался в герои.
Он прошел по Садовому мосту через речку Сучоу и направился на север в район Гонгкью. Как и всегда, на речке было полно джонок и других мелких китайских лодок, названия которых Фьоре не знал. Ему рассказали, что люди рождались, жили и умирали на борту таких лодок. Кто-то кормился тем, что удавалось выловить в реке; другие работали на земле, но спали в своих домах на воде.
Район Гонгкью, несмотря на свое китайское название, являлся частью европейского квартала. На часовой башне почты ящеры устроили наблюдательный пост, и, наверное, пулеметное гнездо.
Китайцы и не почитали деву Марию, но Бобби Фьоре захотелось заглянуть в храм Королевы Небес, находящийся всего в нескольких ярдах от Садового моста. Внутри храма находились изображения богов Лин Сян Чинга, который видел все на тысячи миль от Шанхая, и Чинг Сян Чинга, который слышал все на те же тысячи миль.
Фьоре посмотрел на небо.
— Они просто святые покровители храма, — пробормотал он, обращаясь к католическому Богу, который наверняка взирал на него с небес.
Однако небеса молчали. И Фьоре на сей раз прошел мимо храма Королевы Небес, хотя заходил туда раньше.
На улицах и пешеходных дорожках кипела жизнь. Однако лишь машины ящеров, или те, что они конфисковали у людей, проносились по проезжей части. Люди ездили на рикшах, велосипедах и тележках, запряженных гужевыми животными. Повсюду теснились нищие, некоторые писали на тротуарах истории своих бед — Фьоре не мог их прочитать. Они напомнили ему безработных, пытавшихся торговать яблоками в худшие времена Депрессии.
На рынке Гонгкью на углу Бунд и Вузанг Роудс шумела огромная толпа. Рыбаки с реки Сучоу, крестьяне, мясники — все громко кричали, расхваливая свой товар. Если рынок в лагере, где он жил с Лю Хань, напоминал стадион в Декатуре, то этот рынок Фьоре мог бы сравнить со стадионом «Янки».
Сюда приходили не только местные жители. Ящеры ловко пробирались от одного прилавка к другому. Они могли бы просто брать все, что им понравится; Най Хо Цин говорил, что сначала они так и делали.
«Теперь они платят, — рассказывал он. — Ящеры поняли, что если они берут какой-то товар просто так, ничего не заплатив, то в следующий раз его на рынке просто не будет».
Вот и сейчас, Фьоре заметил, как ящер купил живого омара и заплатил продавцу китайскими серебряными долларами, которые, по причине так и оставшейся для Фьоре тайной, назывались мексиканскими.
Спутник ящера сказал:
— Очень вкусные существа. Давай, Яанкс, купим еще пару штук. Приготовим для завтрашнего приема у командующего.
