не знаю. Полагаю, что я могла бы согласиться с любым решением, если оно поможет нашему делу против маленьких чешуйчатых дьяволов.
— Говоришь как женщина партии! — воскликнул Нье.
— Может быть, и так, — сказала Лю Хань. — Я должна согласиться с общим решением. Разве не так?
— Так, — согласился Нье Хо-Т’инг. — Ты получишь инструкции, раз ты этого хочешь. Я буду горд проинструктировать тебя лично.
Лю Хань кивнула. Нье сиял. Вовлекая в партию нового члена, он испытывал такие же ощущения, как миссионер, привлекший в лоно церкви новообращенного.
— Однажды, — сказал он ей, — ты займешь достойное место и будешь давать инструкции, а не получать их.
— Это было бы прекрасно, — сказала Лю Хань.
Она смотрела сквозь него — видимо, заглядывая в будущее. От этого взгляда Нье занервничал: не видит ли она, как приказывает что-то ему?
Его улыбка сползла с лица. Если она будет прогрессировать с прежней скоростью, такая перспектива не кажется совсем уж невероятной.
Топот конских копыт и стук железных шин двуколки всегда возвращали Лесли Гровса во времена до Первой мировой войны, когда эти звуки были обычными при перемещении из одного места в другое. Когда он отметил это, генерал-лейтенант Омар Брэдли покачал головой.
— Не совсем так, генерал, — сказал он. — В те времена дороги на удалении от городов не были замощены.
— Вы правы, сэр, — согласился Гровс. Он нечасто уступал в спорах кому-либо, даже атомным физикам, которые временами приходили скандалить в управление Металлургической лаборатории, но на этот раз должен был согласиться. — Я вспоминаю, тогда маленькие городки считали себя средними, а средние города — большими, если у них были замощены все пригородные дороги.
— Именно, — сказал Брэдли. — Ведь когда я был мальчишкой, а вас еще не было, никто и не знал ни об асфальте, ни о бетоне. Грунтовые дороги гораздо лучше для лошадиных копыт. Это было более легкое время во многих отношениях. — Он вздохнул, как любой человек средних лет, вспоминающий о днях своей юности.
Почти любой. Лесли Гровс был инженером до мозга костей.
— Грязь, — сказал он, — Пыль. Фартуки на коленях, чтобы не измазаться по уши, пока добираешься до нужного места. Навоза столько, что не отгребешь палкой. А сколько мух! Мне бы в то в старое доброе время — нормальный закрытый «паккард» на хорошем, ровном и прямом отрезке шоссе!
Брэдли хмыкнул:
— У вас нет уважения к старым добрым временам.
— К черту добрые старые времена, — сказал Гровс. — Если бы ящеры явились в старые добрые времена, они разметали бы нас на кусочки так быстро, что и не заметили бы.
— Не стану спорить. А уж выходить среди зимы из домика с двумя дырками и окошком в форме полумесяца было совсем не забавно. — Он наморщил нос. — А если подумать, то и в жару тоже было не лучше. — Он громко расхохотался. — Да, генерал, к черту старые добрые дни. Нам и сегодняшних забот хватит. — Он показал вперед, поясняя, что он имеет в виду.
Гровс никогда раньше не посещал лагеря беженцев. Конечно, он знал о них, но не больше. Он не чувствовал за собой вины: он делал очень много и еще сколько-то сверх того. Если бы не он, США к этому времени уже проиграли бы войну и уж точно не сидели бы почти как равные с ящерами за столом переговоров.
Но жизнь в лагерях легче не становилась. Гровс был защищен от тяжелой жизни тех, кто попал в жернова войны. Благодаря важности Металлургической лаборатории он всегда имел в достатке еду и крышу над головой. Большинство людей не были так удачливы.
О войне часто судят по кинохронике. Но в ней худшее обычно не показывают. Люди на экране — черно-белые. И вы не ощущаете их запаха.
Ветер дул им в спину, но от лагеря пахло так, как от многократно увеличенного домика, о котором вспомнил Брэдли.
Люди в кадрах кинохроники не бегут к вам, как стадо живых скелетов, с огромными глазами на лице, кожа на котором натянута, как на барабане, и с вытянутыми просящими руками.
— Пожалуйста, — звучало снова, снова и снова. — Еды, сэр? Денег, сэр? Чего-нибудь, что у вас есть, сэр?
От просьбы истощенной женщины у Гровса покраснели уши.
— Можем ли мы сделать для этих людей хоть что-то в дополнение к тому, что мы уже делаем, сэр? — спросил он.
— Не представляю, — ответил Брэдли. — Вода им подается. Но я не знаю, как снабжать их пищей, если у нас ее нет.
Гровс посмотрел на себя. Его живот был по-прежнему объемистым. Все, что поступало сюда, в первую очередь шло армии, а не беженцам и не жителям Денвера, работа которых не имела значения для военной машины. Этого требовал здравый, холодный, логический расчет. Рациональный, как он знал. Но быть рациональным трудно, в особенности здесь.
— Но ведь теперь перемирие. Как скоро мы начнем привозить зерно с севера? — спросил он. — Ящеры не станут бомбить товарные поезда, как они это делали раньше.
— Это так, — согласился Брэдли, — но во время наступления на город они превратили железные дороги в кашу.
Инженеры до сих пор стараются исправить положение. Но даже если поезда и пойдут, то возникает вопрос, где взять зерно. Ящеры до сих пор удерживают большую часть нашей хлебной корзины. Может быть, у канадцев есть запасы. Чешуйчатые ублюдки, похоже, не так сильно тряхнули их, как нас.
— Им нравится теплая погода, — сказал Гровс. — Есть места получше, чем север штата Миннесота.
— Вы правы, — сказал Брэдли. — Но наблюдать, как умирают люди, здесь, в центре Соединенных Штатов, это самое последнее дело, генерал. Никогда не думал, что доживу до дня, когда мы, для того чтобы доставить то малое, что можем, будем использовать вооруженную охрану против воров. И это ведь на нашей территории! А что творится в районах, которые ящеры удерживали последние два года? Как много людей умерло только потому, что ящеры и не подумали накормить их?
— Слишком много, — сказал Гровс. — Сотни тысяч? Должно быть. Миллионы? Меня это не удивит.
Брэдли кивнул.
— Если даже мы выдавим ящеров из США и они оставят нас на время одних — это самое большое, на что мы можем надеяться, — какая страна нам достанется? Меня это очень беспокоит. Помните Хуай Лонг, отца Кофлина и технократов? Человек с пустым желудком будет слушать любого дурака, который пообещает ему трехразовое питание, а у нас таких людей множество.
Как бы иллюстрируя его слова, к лагерю беженцев подъехали три телеги, запряженные лошадьми. Люди в хаки и касках со всех сторон окружили телеги. Примерно у половины из них были автоматы, у остальных — винтовки с примкнутыми штыками. Волна голодных людей остановилась на приличном расстоянии от солдат.
— Трудно отдать приказ стрелять на поражение в голодающих людей, чтобы предотвратить разграбление ваших телег с продовольствием, — угрюмо сказал Брэдли. — Если я такого приказа не отдам, продовольствие получат быстрые и сильные, а больше никто. Не могу этого допустить.
— Да, сэр, — согласился Гровс,
Под жесткими и внимательными взглядами американских солдат их штатские сограждане встали в очередь, чтобы получить по пригоршне зерна и бобов. По сравнению с этой пайкой суповые кухни времен Великой депрессии были пятизвездочными ресторанами с фирменными блюдами на голубых тарелках. Тогда еда была дешевой и простой, но ее было много — если только вы могли перебороть свою гордость и
