Единственно, в чем можно быть уверенным, имея дело с русскими, так это в том, что верить им нельзя.
Он снова перечитал письмо. Кажется, он кое-что пропустил…
— Взбунтовалась база ящеров? — проговорил он.
Такого еще не было. Ящеры просто рождены, чтобы служить в армии, они исполнительны и дисциплинированны, пусть даже выглядят как хамелеоны, больные манией величия. Он задумался: что же довело их до такой крайности, что они выступили против собственных офицеров?
— Проклятье! Если бы Игер и пленные ящеры были здесь, — проговорил он, — уж я бы выкачал их до дна.
Подстрекательство ящеров к мятежу вовсе не входило в его нынешние обязанности, но его разбирало любопытство.
С другой стороны, хорошо, что Игера здесь не было, когда Йене Ларссен вернулся из Ханфорда. Ларссен, вероятно, прикончил бы его и Барбару из винтовки, которую ему выдали для поездки. Все это недоразумение с его женой не было следствием чьей-то вины, но Ларссен не мог справиться с ситуацией. Так или иначе, Гровс был уверен, что именно это переполнило чашу его терпения.
— Ладно, не стоит больше беспокоиться, — сказал он.
Ларссен умер, Игер с женой уехали в Хот-Спрингс, штат Арканзас, и пленные ящеры вместе с ними. Гровс подозревал, что Игер продолжает работать с ящерами. У него здорово получалось разбирать, что они имеют в виду и как они вообще думают. Гровс знал, как отзывались об умственных способностях самого Игера: ничего особенного, парень со странностями — но весьма способный.
Он выкинул Игера из головы так же, как только что выкинул Ларссена. Если русские хотят заплатить за информацию, которая им нужна для создания атомной бомбы, значит, они в ней действительно очень нуждаются. С другой стороны, Ленин что-то говорил о капиталистах, которые продают Советскому Союзу веревку, на которой красные их же и повесят. Если они узнают ядерные секреты, разве в один прекрасный день они не решат использовать их против Соединенных Штатов?
— Конечно, захотят — ведь это русские, — сказал Гровс.
В конце концов, если припрет, США, не колеблясь, используют в своих интересах любые знания, откуда бы они ни взялись. Таковы правила игры.
Другой вопрос: насколько обоснованны его опасения? Краткосрочное преимущество — против риска в отдаленном будущем. Если без ядерного оружия русских разобьют, то беспокоиться о них глупо. Следует беспокоиться о том, что сделают с Соединенными Штатами русские, вооруженные ядерными бомбами,
Насколько ему известно — спасибо Игеру и пленным ящерам, — ящеры преуспели в долгосрочном планировании. Они свысока смотрели на людей, потому что люди, по их меркам, лишены предвидения. Зато, с точки зрения людей, ящеры настолько заняты изучением лесных дебрей, что временами не замечают, что возле двери соседа валится дерево и падает им на головы.
— Раньше или позже мы узнаем, правы они или правы мы — или же мы и они ошибались, — сказал он.
Вопрос был не из тех, с которыми он легко справлялся. Допустим, надо что-то построить за определенный срок, вот деньги. Он либо возьмется выполнить работу, либо скажет, что сделать ее невозможно, — и объяснит почему. На то он и инженер.
«А если вам нужна философия, — думал он, — то следует пойти за нею к философу».
И тем не менее, занимаясь нынешним проектом, он постоянно выслушивал многочисленные пояснения ученых. Разобравшись, как работает бомба, он по мере сил помогал им с технологией и методикой. Но когда Ферми, Сциллард и все остальные пускались в дискуссии, он всегда пасовал, хотя и считал себя способным к математике. Квантовая механика была ему не по зубам.
Так, ладно, сейчас он должен беспокоиться только о том, чтобы выбрать какого-нибудь физика- неудачника и отправить его в Россию. Из всего того, что он делал на службе нации, предстоящая операция вызывала у него наименьший энтузиазм.
Хотя по сравнению с беднягой, которому придется отправиться туда, ему не так уж и плохо.
Глава 3
Панайотис Маврокордато, стоявший у борта «Наксоса», показал точку на берегу.
— Вот она, — сказал он по-немецки с греческим акцентом. — Святая земля. Через пару часов мы причалим в порту Хайфы.
Мойше Русецкий поклонился.
— Не обижайтесь, — добавил он на немецком языке с гортанным иудейским выговором, — но я не буду сожалеть, когда сойду здесь с вашего судна.
Маврокордато рассмеялся и сдвинул плоскую черную шерстяную матросскую шапочку на лоб. На Мойше была такая же шапка, подаренная одним из матросов «Наксоса». Раньше он думал, что на Средиземном море всегда солнечно и тепло, даже и зимой. Солнце здесь действительно светило, но бриз, который овевал их, никак нельзя было назвать теплым.
— Во время войны безопасных мест не существует, — сказал Маврокордато. — Раз уж мы прошли через это, то, черт побери, сможем пройти почти через что угодно, Theou thelontos[3].
Он вынул янтарные четки и принялся перебирать их.
— Не могу с вами спорить, — сказал Русецкий.
Старое ржавое судно направлялось в Рим, когда этот вечный город — старое прозвище все-таки оказалось ошибочным — и одновременно опорный пункт ящеров в Италии исчез в атомном пожаре. Немцы до сих пор хвастались этим в коротковолновых передачах, несмотря на то, что вскоре после этого ящеры в отместку превратили в пар Гамбург.
— Подготовьтесь сойти на берег с семьей сразу же, как только мы причалим, — предупредил Маврокордато. — Вы ведь единственный груз, который мы доставили в этом рейсе, и как только англичане расплатятся с нами за то, что доставили вас в целости и сохранности, мы тут же повернем обратно в Тарсус на всех парах.
Он топнул ногой по палубе. «Наксос» знавал и лучшие времена.
— У нас не так уж много вещей, чтобы беспокоиться о сборах, — ответил Мойше. — Если только Рейвен не будет торчать в машинном отделении, мы будем готовы по первому слову.
— Какой хороший у вас мальчик, — ответил греческий капитан.
Похоже, по понятиям Маврокордато, хороший — это мальчик, способный на всевозможные проказы. Мойше в этом отношении был более умеренным. Впрочем, Рейвен — как и вся семья — прошел через такое, что грех жаловаться на мальчика.
Он отправился в каюту, которую делил с Рейвеном и женой Ривкой, чтобы убедиться, не подведет ли он Маврокордато. Скудные пожитки уже почти все увязаны. Ривка удерживала Рейвена на месте тем, что читала польские сказки из книги, которая каким-то чудом уцелела на пути из Варшавы в Лондон, а из Лондона — почти до самой Святой Земли. Если Рейвену читали или же он углублялся в книгу сам, он успокаивался. Все остальное время в маленьком мальчике, казалось, работал вечный двигатель. Мойше казалось, что более подходящего места для вечного двигателя и не найти.
Ривка положила книгу и вопросительно посмотрела на мужа.
— Мы причалим через пару часов, — сказал он.
На Ривке держалась вся семья, и Мойше был достаточно умен, чтобы понимать это.
— Я не хочу сходить с «Наксоса», — сказал Рейвен, — мне нравится здесь. Я хочу стать матросом, когда вырасту.
— Не глупи, — сказала ему Ривка, — мы направляемся в Палестину, в Святую Землю. Ты понимаешь? В течение сотен и сотен лет здесь было очень мало евреев, и вот теперь мы возвращаемся. Мы даже можем попасть в Иерусалим. «На следующий год — в Иерусалиме» — желают друг другу люди в святые дни.
