— Тетя, вы могли бы называть ее не столь официально…
Баронесса осуждающе взглянула на него и хотела что-то ответить, но Вальдемар быстро поклонился:
— Я пойду распоряжусь, чтобы подавали…
XIV
Прогуливаясь по парку, Вальдемар Михоровский остановился над водой. Внезапно горячий солнечный лучик сверкнул сквозь зеленое переплетение ветвей.
— Странный лучик! Кольнул, как иглой. Будь я суевернее… Боже, что за ерунда!
И пошел дальше, удивляясь, что не может собраться с мыслями — случайный солнечный промельк взволновал его:
— Что означает это знамение и почему я так стараюсь его истолковать? Солнечный лучик…
Перед мысленным взором его мелькнули Стефа и рядом с ней Пронтницкий. Пожав плечами, он проговорил, смеясь:
— Ну и дурак же я! Солнечный лучик? Значит, нужно взять да согреться.
Потом он глянул в сторону озера:
— Вот хотя бы эти ласточки — порхают и стараются захватить на крылья столько радуги, сколько смогут. А ведь совершенно неразумны! Вот так и следует пользоваться жизнью — не упустить ни одного солнечного лучика, без колебания завладеть каждой радугой.
За озером, на дороге, обрамленной высокими стенами спелой пшеницы, он разглядел головы и спины коней, верхнюю часть желтой «американки». В ней сидели двое, темными силуэтами рисовавшиеся на фоне золотой нивы.
Вальдемар весело рассмеялся:
— Еще один, освещенный солнцем!
Ужин проходил в молчании, пан Мачей был апатичен, Вальдемар холоден, Пронтницкий — неспокоен.
Эдмунд никак не рассчитывал застать здесь майората. Еще больше он смешался, увидев, что дамы уехали. При пани Эльзоновской и Люции он чувствовал себя не в пример свободнее. Еще только войдя в столовую, он заметил, как скованно держатся оба Михоровских, и решил притвориться, будто ничего не замечает. Он начал было с деланной веселостью вспоминать о своей учебе в сельскохозяйственной школе, представляя в лицах соучеников. Заметив, что это производит мало впечатления на обоих Михоровских, стал обращаться главным образом к пану Ксаверию. Понизив голос, он спросил:
— Дамы сегодня не вернутся?
— Наверно, нет, — ответил пан Ксаверий. — Они поехали в Обронное, и там обычно остаются ночевать.
— Жаль.
— О чем вы так жалеете? У вас ведь нет к ним срочных дел?
— Отчего же? Есть, и весьма срочное дело.
— Любопытно узнать, какое? — шутливым тоном поинтересовался пан Ксаверий.
В его голосе Эдмунд ощутил, однако, еще и нотку иронии и подумал: «А с этим сегодня что стряслось?»
— Что же у вас за дела такие? — переспросил пан Ксаверий. Поужинав исключительно плотно, он был в самом добром расположении духа.
Пронтницкий покрутил головой:
— О, этого я никому не могу сказать.
— Вот даже как? Хо-хо! А которой из дам это касается, могу я узнать?
— У меня конфиденциальное дело к моему идеалу, — с загадочной улыбкой сказал Эдмунд.
— А какого же характера дело, могу я спросить, не боясь показаться нескромным?
— Вы чересчур любопытны. Ну, допустимая жажду поведать ей, как скучал без нее, и узреть румянец на ее личике.
Вальдемар, слышавший все, едва превозмог желание вышвырнуть Пронтницкого за дверь. Быть может, его удержал умоляющий взгляд пана Мачея.
— Ах, как вы уверены, что румянец зальет ее щечки! — заметил пан Ксаверий. — А вдруг вам не удастся вызвать румянец на ее нежном личике?
— Вы сомневаетесь? Паненки всегда, словно мухи на мед, летят на нежные словечки, а уж краснеть умеют, когда им вздумается. Особенно к этому Стефа склонна.
Уж я-то знаю…
Тут Эдмунд заметил, что зашел слишком далеко, и умолк.
Но Вальдемар больше не в силах был сдерживаться. Он сломал в пальцах сигару, засыпав табаком скатерть, резко встал, извинился перед паном Мачеем и вышел.
Старый Михоровский, пожелав доброй ночи двум оставшимся, тоже покинул зал. Задетый их поспешным уходом, Пронтницкий враз потерял доброе расположение духа, а старый приживальщик, подавая ему на прощанье руку, подумал: « А не перегнул ли ты палку, хлопчик?»
Вальдемар быстро расхаживал, едва ли не бегал по своему кабинету, пытаясь успокоиться. Через час он велел Яцентию просить к нему Эдмунда.
Майорат сидел за столом со спокойной и равнодушной миной, так что практикант почувствовал себя свободнее. Подойдя к столу, он поинтересовался:
— Чем могу служить? Вальдемар указал ему на кресло:
— Садитесь. Я хочу с вами поговорить. Молодой человек смешался и молча сел.
— Собственно говоря… — начал Вальдемар. — Собственно говоря, я хочу сообщить вам о решении, которое принял некоторое время назад, и касается оно вас.
— Меня?
— Да. Хочу предложить вам переселиться в Глембовичи. Особой разницы для вас нет, к тому же там у вас будет гораздо больше места для приложения сил…
Голос шляхтича звучал доброжелательно и естественно, но от него веяло ледяным холодом.
Пронтницкого словно громом вдруг поразило. Он ожидал чего угодно, только не предложения уехать в Глембовичи. Не зная, что обо всем этом думать, он пробормотал:
— Почему, пан майорат… так вот вдруг? Я совершенно не готов…
— Какие пустяки… До Глембовичей всего пара миль. Пытаясь защититься, Эдмунд спросил с подобострастием:
— Быть может, вы недовольны моей работой в Слодковцах?
— Ну что вы, ничего подобного. Просто в Глембовичах вы будете больше на месте.
— Но почему? По какой причине?
Теряя терпение, Михоровский сказал:
— Разные бывают причины.
Пронтницкий понял — его попросту не хотели здесь больше видеть. Но почему вдруг? Помолчав, он сказал:
— Пан майорат, если своим сегодняшним выездом я вызвал ваше неудовольствие, — прошу прощения.
Вальдемар поднял голову:
— Почему вы просите прощения, если я не делал вам выговора? Конечно, вы поступили неучтиво, но не в том дело…
— Я же не знал, что пани баронесса сегодня должна выехать, — защищался Пронтницкий.
Майорат недовольно покривил губы. Он терпеть не мог, когда так вот пытались выкрутиться.
— Напротив, вы знали… Я же сказал — дело не в этом. Главное, вы, если можно так выразиться, не гармонируете со Слодковцами, понимаете? Вы не в силах удержаться на должном уровне, пренебрежительно относитесь к устоям и традициям, какие пока что существуют в нашем кругу…
Теперь у Пронтницкого не осталось никаких сомнений — его попросту выпроваживают, не хотят вообще больше иметь с ним дела. Все его далеко идущие планы были решительно пресечены Михоровским. Пронтницкий взглянул на Вальдемара. Тот курил, глядя на мраморную пепельницу с таким видом, словно
