домашней учительницы, если она к тому же старая дева. О панне Кларе она наслушалась вдоволь: над ней смеялись все, сколько хотели. А когда-нибудь будут смеяться и над Стефой, хоть она еще и не старая дева… А Люция продолжала, не спеша:
— Знаете, я хотела бы когда-нибудь влюбиться. Это, должно быть, приятно. Вот только в кого? В Слодковцах кандидатов нет. Разве что пан Ксаверий. Ха-ха-ха! У него огромная лысина, и он меня всегда называет «милой дамочкой», а я этого терпеть не могу. В Ожарове есть граф Трестка, но уж в него-то я никогда не влюблюсь — очень уж у него глуповатый вид. Да к тому же он увлечен панной Ритой. Ага! Я наверняка сходила бы с ума от Вальди, но он — мой двоюродный брат. Он такой симпатичный и элегантный, только ужасно серьезный, редко когда веселится.
— Люди, не думай о таких вещах, — сказала Стефа. — Ты еще девочка. Придет и твое время, но чем позже, тем лучше.
— Вы так говорите оттого, что сами пережили большое разочарование.
— Откуда ты знаешь?
— От мамы. Что плохого в любви? Ведь не всегда она кончается столь печально, обычно приходит счастье.
— Ах, так вы об этом уже знаете, мадемуазель? — развеселилась Стефа.
— Я прочитала много французских романов и знаю, что такое любовь, хотя сама и не испытывала. Как- то спрашивала у Вальди, что при этом чувствуют — уж он-то должен знать.
— И что он сказал? Люция махнула ручкой:
— Вальди вечно шутит. Он сказал: «Любовь — то же самое, что учить математику». Он знает, что математику я терпеть не могу. Вы бы могли рассказать, но вы ведь не расскажете. Придется ждать, пока появится собственный опыт.
— Только не забивай голову ожиданиями. Всему свое время.
Люция сделала движение, словно припомнила что-то, и весело шепнула:
— Ну вот, уже знаю! Вот и я влюблюсь, и совсем скоро, через неделю-другую! Вальди говорил, что должен приехать практикант. У Вальди их несколько в Глембовичах, знаете, таких, из хороших семей, что учатся даже без жалованья. Тот, что приедет, тоже из хорошей семьи. Жить он будет в павильоне, а столоваться у нас. Сюда хотел попасть и граф С., но он ужасный хлыщ, и Вальди ему отказал.
— А если практикант окажется не в твоем вкусе? — спросила Стефа, думая о чем-то совершенно другом.
— Наверняка! Но если он симпатичный, я все равно влюблюсь.
В этот момент в беседку вошел молодой лакей и произнес:
— Пани баронесса просят к столу.
В столовой с потолком, украшенным красным деревом, собирались уже все обитатели особняка. Пани Эльзоновская ожидала лишь дочь с учительницей.
Она комкала салфетку и выглядела раздраженной. Рядом с ней сидел пан Мачей Михоровский, восьмидесятилетний старец. Щуплый, слегка сутулый, с бледным лицом, которое украшали седые усы и одухотворенный взгляд серых глаз. Теплой улыбкой он покорял всех, словно бы говоря: «Любите меня и доверяйте».
Теперь он, ловя каждое слово, слушал внука. В Вальдемаре старик видел собственную юность. Вальдемар же, опершись на высокий поручень кресла, взволнованно говорил о чем-то, явно пришедшемся не по вкусу пани Эльзоновской.
Четвертой особой за столом был пан Ксаверий, приживальщик, старый и лысый, превеликий гурман. Видя, что молодой майорат не садится, пан Ксаверий тоже остался стоять с несчастным выражением лица. Разговор Вальдемара с пани Эльзоновской его совершенно не занимал: он пожирал глазами стоявшую на боковом столике супницу, распространявшую аромат супа a la reine[7] , озабоченно косясь то на баронессу, то на лакея во фраке, ожидавшего сигнала разливать суп. Наконец появились Стефа и Люция. Пани Идалия бросила на Вальдемара быстрый взгляд, давая ему понять, что пора закончить разговор. Но он и сам уже замолчал. Быстро подошел к девушкам, поцеловал Люцию и исключительно элегантно поклонился Стефе. Тут же на лице его появилась ироническая усмешка.
— После столь высокой поэзии, как лес и цветы, мы встречаемся за столь прозаическим обедом, — сказал он. — Вас это не коробит, пани Стефа?
Стефа порозовела. Его слова в мгновение уничтожили ее хорошее настроение.
— Я не думала ни о чем подобном, — ответила она холодно.
— Жаль! А я уж стал сомневаться, увижу ли вас. В чащобе вас мог похитить какой-нибудь везучий леший и уволочь к себе в берлогу. Я очень рад, что вы уцелели.
— Вальди, ты тоже был утром в бору с панной Стефой? — спросила Люция.
Пани Эльзоновская глянула на Стефу и перевела взгляд на свою тарелку.
Заметив неудовольствие на лице Стефы, Вальдемар бросил на Люцию быстрый взгляд и непринужденно сказал:
— Я ехал через лес и видел, как пани Стефа прогуливается.
Стефа была благодарна ему за это.
Все ели молча. Обеды здесь редко проходили в тишине, но когда это случалось, тишина была тяжелой, словно грозовая туча.
Стефа поняла, что и сегодня собираются тучи.
От напряженной фигуры пани Идалии исходил холод. Пан Мачей пытался развеселить всех, время от времени отпуская шутку, но разговор упорно не клеился. Плохое настроение хозяйки дома угнетало всех. Даже пан Ксаверий, хоть и не потерял аппетит, косился на баронессу опасливо.
Один Вальдемар держался совершенно свободно, хоть и не раскрывал рта. Он выпил две рюмки старки. После супа лакей то и дело подливал ему мадеры. И удивление лакея возросло, когда подали спаржу. Майорат не любил ее, но сегодня велел подать себе добавочную порцию.
Пани Эльзоновская смотрела на него с удивлением. Она считала, что просить добавочную порцию — вещь неприличная в их кругу. В конце концов она не выдержала, и ее плохое настроение вырвалось наружу. Не поднимая глаз, она отчетливо произнесла по-французски, чуть шипящим голосом, растягивая слова:
— Совершенно не понимаю, как можно брать кушанье дважды. Берут ровно столько, чтобы хватило.
Пан Мачей глянул на дочь с укоризной. Он не понимал, как можно забыться настолько, чтобы проявить настроение так бестактно. Но Вальдемар ничуть не устыдился, наоборот, ему стало весело. Он злорадно глянул на тетку, проказливо — на Стефу, усмехнулся и подозвал лакея:
— Яцентий! Подай еще спаржи!
Пани Идалия поджала губы. Пан Мачей вновь посмотрел с укором, на сей раз на внука. Стефа и Люция сдерживали смех. Лишь уголки губ Стефы подрагивали, выдавая, как развеселила ее эта сцена.
Вальдемар это заметил. Он принялся шутить с паном Ксаверием и наконец предложил:
— Пан Ксаверий, приезжайте в гости ко мне в Глембовичи на все лето, согласны? У вас будет все, чего душа желает. Каждый день суп по-королевски, спаржа — потому что я вдруг полюбил спаржу, — шахматы, иллюстрированные журналы. Вы ведь ужасно любите фейерверк? Я его устрою в вашу честь. Как, согласны?
Пан Ксаверий вынул из бездонного кармана сюртука огромный платок, тщательно вытер лысину и лишь после этого ответил:
— Да уж зачем я вам, пан майорат? Я уж в Слодковцах доживать буду…
— В Слодковцах появится кое-кто другой, помоложе. Вы ведь не сумеете развлекать дам как должно, верно? Для этого надо иметь способности, какими мы с вами не располагаем. А здесь моя тетушка предпочитает видеть кого-нибудь позабавнее.
Пани Идалия пожала плечами и бросила с кислой миной:
— Не приписывайте мне собственные капризы. Вальдемар поклонился с чрезвычайно серьезным видом:
— Всегда к вашим услугам, милая тетушка… Потом повернулся к Стефе:
— Пани Пророчица, а как, по-вашему, — оставаться пану Ксаверию в Слодковцах или ехать ко мне в Глембовичи?
