— Вряд ли от моего мнения многое зависит, — ответила Стефа чуточку раздраженно.
Вальдемар устремил на нее серые проницательные глаза, в которых играли бесенята. Встряхнул головой и сказал с притворным сожалением:
— О, горе! Вы безжалостны ко мне! Что ни скажу, в ответ — презрение… Люци, почему ты не расположила до сих пор панну Стефанию на мою сторону? Ты обязана это сделать!
Люция глянула на мать и опустила глаза. Она явно хотела что-то ответить, но суровое лицо матери заставило девочку замолчать. Зато заговорил пан Мачей, пытаясь сменить тему:
— Вальди, ты останешься на ночь?
— Господи спаси, а зачем? Дам поручения Клечу и уеду, — он глянул на Стефу и добавил: — Вот разве что панна Стефания захочет, чтобы я остался в качестве партнера для тенниса. В таком случае я забуду пока что о Глембовичах.
— Вальди, я ведь серьезно, — прервал его пан Мачей, весьма недовольный его словами.
— Но я не шучу! Панна Стефания может уговорить меня остаться. Итак, я готов выслушать приговор…
Склонив голову, он плутовски посмотрел на Стефу.
Стефе кровь бросилась в лицо. С каким удовольствием она швырнула бы в лицо молодому магнату тарелку или салфетку!
Подняв на него полные гнева глаза, она сказала:
— Я ведь уже говорила вам, что не играю в теннис. Повторяю еще раз.
— Ах! В таком случае я стану вашим учителем. Гарантирую прекрасные результаты.
— Вы слишком добры ко мне, — бросила Стефа гневно.
Вальдемар продолжил:
— Эти кораллы вам необычайно идут. Они выглядят аппетитно, словно спелые вишни. Будь я воробьем, не отпустил бы вас так просто, пока не склевал все до одного. А так мне остается лишь глотать слюни.
Стефа побледнела, закусила губу и, смерив Вальдемара ледяным взглядом, опустила глаза.
Обед закончился. Баронесса встала и, ни на кого не глядя, быстро покинула зал.
Стефа тоже встала из-за стола и, поклонившись пану Мачею, направилась к двери.
Вальдемар проворно заступил ей дорогу и сказал:
— Благодарю вас за приятное vis-a-vis[8].
Стефа отступила и прошла мимо, не глядя на него. Молодой магнат задумчиво посмотрел ей вслед. Когда она исчезла за дверями, он молча отправился в кабинет, сел в кресло, достал портсигар и принялся разжимать сигару с необычайным вниманием и тщанием.
Нахмурившись, он сидел без движения. В серых глазах играли зловещие огоньки. Уютно развалившись в кресле, сказал, не вынимая изо рта сигары:
— Да она мне попросту дала по морде…
И, развеселившись от собственных слов, прошептал:
— Лихая девчонка! И темперамент, как у черта!
III
Через два часа майорат распрощался с управителем.
— Ну вот и все. Если произойдет что-то непредвиденное, телефонируйте, я буду дома.
Управитель Клеч почтительно поклонился, едва коснувшись руки магната, и спросил удивленно:
— Пан майорат надолго покидает Слодковцы?
— Самое малое на неделю, а то и дольше.
— В таком случае нужно решить еще одно дело.
— Слушаю.
— Какую четверку пан прикажет запрягать в Слодковцах — каурых, гнедых, караковых?
— Почему вы спрашиваете?
— Потому что каурые — кони очень нежные. Пани баронесса часто ездит в Шаль, к графам Чвилецким. Это всего лишь четыре мили, и дорога хорошая. Но баронесса любит быструю езду. Не мне решать, но я предпочел бы, чтобы одна четверка была употребляема исключительно для разъездов баронессы, чтобы мне за эту упряжку уже не отвечать.
Вальдемар поднял голову и, удивленно глядя на Клеча, спокойно сказал:
— В любом случае за упряжку отвечаете не вы, а кучер.
Клеч смешался:
— Да, вот именно… Но я отвечаю за коней, которых даю…
Михоровский, потерев лоб, спросил:
— А что, не все равно моей тетке, на каких ехать конях?
Клеч смутился еще больше:
— Нет. Пани баронесса всегда сама решает и приказывает: когда каурых, когда караковых…
— Ну так пусть все и остается по-прежнему.
Клеч понял, что эта тема магнату неприятна и пора откланяться. Он глянул на хозяина: лоб нахмурился, губы плотно сжаты. Глаз не видно, но выражение их наверняка суровое.
Майорат всегда был вежлив с теми, кто ему служил. Но управитель хорошо знал: нахмуренные брови, покривившиеся губы и небрежность позы — признаки дурного настроения хозяина. Он поклонился.
— Простите, что я осмелился…
— Ну что вы! — примирительно сказал Михоровский, словно извиняясь и одновременно сердясь за то, что вынужден извиняться.
Он посмотрел на управителя. Тот понял, что пора уходить.
— Мое почтение, — поклонился он.
— До свидания, — бросил майорат коротко.
Управитель вышел. Михоровский облегченно вздохнул.
— Вечно — жалобы на тетку, — буркнул он. — И вечно жалуется Клеч. Ну, сегодня он, надеюсь, понял. Не люблю так выговаривать людям, но…
Появился камердинер Яцентий:
— Старый пан просит вас к себе.
— Хорошо. И прикажи оседлать коня.
Пан Мачей читал у себя в кабинете, сидя в старинном кресле. Увидев внука, он отложил книгу.
— Извини, что побеспокоил, Вальди, но нам нужно поговорить. Ты не занят?
Вальдемар усмехнулся:
— А если и занят, ну и что? Твои заботы, дедушка, прежде всего.
— Ты добрый мальчик, Вальди, очень добрый. Тем печальнее мне, что должен сделать тебе выговор. Сядь, несносный мальчишка.
Он указал на кресло напротив себя.
Но Вальдемар не сел. Встал у окна и смотрел в парк. Потом шутливо спросил:
— Я в чем-то провинился? Правда?
— Дорогой мой мальчик, тебе совершенно не следует дразнить Идальку.
— Ах, она вас уже перетянула на свою сторону? Мои вам поздравления!
— Вальди, ты несносен! Я терпеть не могу нервических выходок, а уж у Идалии нервы вечно расстроены. Когда ты ее дразнишь, получаются такие обиды, как сегодня. А мне это весьма не по вкусу.
— Ладно… Ну, а вы-то сами что думаете?
— Я полностью на твоей стороне. Этот граф С. совершенно невыносим. Но Идалька думает иначе. Она говорит, что люди нашего круга должны держаться вместе и помогать друг другу. Честно говоря, она совершенно права, однако в данном случае…
Вальдемар иронически рассмеялся:
— Прекрасная теория! Бескорыстие тетушки меня прямо-таки в умиление вгоняет! Но это — псевдобескорыстие. Тете до того нравится этот графчик. Граф С. будет практикантом в Слодковцах — ах, как это мило! Как приятно будет тетушке! Но я-то, я — законченный эгоист. Практикант — это фактически мой помощник, а этого выскочку я на такое дело ни за что не возьму. Мне нужен не «человек нашего круга», а энергия и расторопность, чем наш графчик никак не обладает. Если среди практикантов в Глембовичах
