Мне пора, коня давно оседлали. К сумеркам доберусь до Глембовичей. А через неделю приеду с практикантом — к великому удовольствию тетушки…
— Как! А раньше не появишься?
— Не смогу. Ужасно много дел.
Пан Мачей сердечно прижал внука к груди:
— Как же ты поедешь один? Почему никогда не возьмешь конюха?
— Не люблю, чтобы за мной таскался слуга.
— Возьми хоть казачка!
— Дедушка! Я же не ребенок, чтобы бояться темноты! Пойду попрощаюсь с тетушкой. Не сбросит ли она меня с лестницы?
— Не стоит к ней ходить. Я за тебя попрощаюсь.
— Что ж, тем лучше. До свиданья, дедушка! Вальдемар вышел из кабинета. Пан Мачей видел в окно, как он садится в седло и отъезжает рысью, За ним вприпрыжку понесся огромный дог Пандур, любимец шляхтича.
В воротах Вальдемар заметил Люцию и Стефу, возвращавшихся с прогулки. Люция что-то говорила спутнице, а Стефа на его поклон ответила холодным кивком и прошла мимо, не удостоив взглядом.
Вальдемар задержал коня в воротах, глядя вслед Стефе, пока она не исчезла из виду. Ударил рысака стеком, свистнул псу и помчался.
Пан Мачей усмехнулся и пробормотал под нос:
— Терпеть ее не может… Ну-ну. Она его определенно интересует.
IV
Жизнь Стефы в Слодковцах протекала спокойно. Уроки, беседы с Люцией, музыка, прогулки и чтение — все это занимало весь день.
С пани Идалией Стефа встречалась в основном за столом. В другое время баронессу можно было встретить в кабинете. Уютно устроившись в шезлонге или мягком кресле, пани Идалия читала, все время читала. На столиках, полочкам, креслицах во множестве лежали романы Руссо, Золя, Дюма, даже Вольтера, Ларошфуко и Шатобриана. Больше всего было французских книг, изредка встречались Диккенс с Вальтером Скоттом или Шекспиром. Немецкие писатели интересовали редко, польские же — никогда. Пани Эльзоновская устроилась превосходно. С дочкой она никогда почти не разговаривала, поручив ее Стефе. Отца навещала лишь в минуты хорошего настроения, чтобы сыграть с ним в шахматы, — и тогда сносила даже присутствие пана Ксаверия, ежедневного партнера пана Мачея.
Бывали дни, когда под впечатлением прочитанного романа пани Идалия становилась вдруг неимоверно нежной с дочкой, с отцом, даже со Стефой. С милой улыбкой выспрашивала, как им живется, не терпят ли в чем нужды — и после таких бесед ощущала себя сущим ангелом во плоти. Часто ездила в Шаль, к сестре мужа, графине Чвилецкой, в Обронное — к княгине Подгорецкой, бабушке Вальдемара. Других домов, где пани Идалия могла бы бывать с визитами без ущерба для своего аристократического достоинства, поблизости не имелось. Несколько нетитулованных соседей сами навещали Слодковцы — главным образом ради общения с людьми, стоящими неизмеримо выше на общественной лестнице. Пан Мачей принимал их радушно, пани Идалия — вежливо, но отдавал им визиты один Вальдемар. Пана Мачея извинял возраст, пани Идалию — ее убеждения: pas pourmoi[11]; все это понимали надлежащим образом, сумев втолковать себе, что пани Идалия страдает от расстройства нервов, не позволяющих ей ездить с визитами. Впрочем, направляясь в Шаль или Обронное, она, случалось, и навещала людей попроще. Но никогда не забывала дать понять, что делала это исключительно paz politesse[12]. В самих же Слодковцах гостей, как уже говорилось, бывало много — одних привлекало общество пана Мачея, других влекла скука, третьи искали встречи с майоратом. Взгляды всей околицы были прикованы к молодому магнату-миллионеру. Он был одной из лучших партий в стране, чем и объяснялась у некоторых живая симпатия к пану Мачею и терпимость к мигреням- нервам пани баронессы…
Хотя и занятая работой, Стефа тосковала по дому. Письма от родителей не могли его заменить, и в душу девушке все чаще закрадывалась печаль.
Вместе с Люцией она часто навещала пана Мачея в его кабинете. Старик удивительным образом влиял на нее — при виде его ласковой улыбки прочь отлетали все печали. Даже обстановка в его кабинете отличалась от роскоши особняка. Все там было старомодным, но веселым, лишенным напыщенности покоев пани Идалии.
Пан Мачей часто сиживал в садовой беседке, слушая, как Стефа читает вслух. Он любил, когда Стефа музицировала, играла ему Шопена и его любимые арии из опер. С каждым днем Стефа привязывалась к старику. Но когда долго не приезжал Вальдемар, пан Мачей впадал в меланхолию.
Недельная разлука со своим любимцем печалила пана Мачея. Его не утешали ни шахматы, ни чтение вслух, даже музыка Стефы не радовала. Слушая ноктюрн Шопена, он беспокойно ворочался в кресле, посылая Люцию к окну посмотреть, не едет ли Вальдемар. Услышав, что всадника не видно, ворчал:
— Да что с ним такое? Что все это значит? Когда Стефа закончила играть, он поблагодарил и удалился к себе.
— Дедушка печалится, — сказала Люция. — Знаете, почему? Потому что Вальди не едет. Дедушка его ужасно любит.
— Пусть бы уж приезжал… — ответила Стефа. Люция ушла к матери, Стефа в свою комнату. У распахнутого окна она любовалась игрой солнечных лучей, превращавших в золотые нити струи фонтана. Вода с тихим шелестом ниспадала золотисто-розовым облачком в каменную чашу, рассыпая крохотные капельки на растущие вокруг цветы. Они, казалось, протягивали к струям жаждущие головки, яркие, благоухающие. Алый круг солнца склонялся к западу. В воздухе распространялась нега подступающего вечера. Ни дуновения ветерка. И вдруг в тиши, нарушаемой лишь птичьим пением и шепотом фонтана, раздались иные звуки.
Сначала послышался шум колес, стук копыт множества коней, наконец, раздались веселые голоса, и из-за кустов на усыпанную гравием площадку перед особняком выехало несколько экипажей. Первыми выехали экипажи, запряженные четверками. Следом коляска и линейка. Оттуда неслись болтовня и смех. Там светлые шляпки и платья дам затмевали темные сюртуки мужчин.
Стефа, отодвинувшись в глубь комнаты, смотрела с любопытством.
Экипажи остановились как раз напротив ее окна, веселая компания стала покидать их. Все смотрели в сторону ворот. Дамы, махая зонтиками, смеялись:
— Опоздал! Опоздал! Мы обогнали!
По белеющей среди газонов аллее ехала рысью запряженная цугом четверка каурых, отлично вычищенных коней, которой управлял майорат. Сидя на козлах крохотной, словно игрушечной коляски, он приветственно размахивал шляпой. На месте хозяина в экипаже сидел кучер в черной с красным ливрее.
Вальдемар ловко остановил упряжку.
— Что ж, меня обогнали, — сказал он, бросая вожжи кучеру.
— Но не забудьте, что мне пришлось проехать четыре мили, это кое-что да значит. К тому же Бруно плелся, как черепаха, пришлось поменяться с ним местами. Сознайтесь, я делал все, что мог.
— Ваши кони дышали нам в спину, — сказала молодая симпатичная панна с веселыми плутовскими глазами.
— Я их попробовала погладить, но лишь запачкала перчатку. Вот, поглядите!
Она протянула Вальдемару обтянутую светлой перчаткой ручку.
— Извините, это не грязь, а конский пот. Мои кони всегда отлично вычищены, — сказал Вальдемар.
— Вы своих коней любите, правда?
— Правда. Они — моя единственная любовь.
— Взаимная, надо полагать, — понимающе улыбнулась девушка.
Другая добавила:
— Voyons, monsier, vous avezde la chance[13]!
Вальдемар шутливо раскланялся.
— Я польщен, милые дамы. Но почему мы стоим здесь? Совет старейшин давно уже в объятиях моей
