что‑то выискивали среди обгорелых досок. Если бы они знали, что наши соседи сбежали, наверное, перестали бы рыться в головешках. Надо искать Кимуру. Он выждал удобный момент, отомстил и ушел в море на шлюпке, захватив своих. Вот как мстить надо!..
— Видишь… — сказал я Юрику.
— Да, — ответил он и засунул палец в рот.
— Теперь иди домой, — сказал я, поворачивая назад.
— А ты?
— Я пойду искать тех, кто поджег дом дяди Рыбина.
— И я с тобой, — ответил Юрик, морща нос.
Я остановился, взъерошил ему пух на голове, крепко взял за руку и потащил вниз по дороге. Надо было б спуститься по обрыву — и быстрее к речке Мутной, которая впадала в море за городком, за правым краем волнолома, но с братом я побоялся идти по обрыву.
Мы с ним прошли под императорскими воротами. Здесь я на минуту остановился. Юрик заметил, что я пристально гляжу в землю. А я глядел на кривую тень арки-меча.
— Ты следы увидел этих… кто поджег дядю Рыбина? — спросил он.
— Да, — очнулся я, и пошагали мы с Юриком дальше. Мы шли горячими улицами, и скоро брат захныкал, что ему жарко. На окраине в придорожной канаве я сорвал серый лопух и накинул Юрику на голову.
До речки было два километра. Я ходил туда раз и видел, какие непроходимые кусты в устье. В них можно спрятать целый катер.
Когда мы подошли к темно-зеленому кустарнику в устье речки, я приказал брату залечь в траве и слушать мои сигналы. Если я выстрелю ракетой, то он должен мчаться изо всех сил в порт и звать на помощь дядю Семена или отца. Юрик отдал мне честь и залег. Я пошел по кустам над самой речкой. Над раздвинутыми ветками черемухи, ольхи и тальника колыхался терпкий настой горячего воздуха. Бабушка говорила не раз, что травы и деревья остро пахнут перед грозой. Я подумал об этом мельком, потому что пристально оглядывал каждый просвет в кустах.
И я увидел маленькую гавань чуть выше устья. Волны раскачивали подрубленные ветки кустов. Трава была притоптана, и в ней мелькнуло что-то цветастое. Я нагнулся. Это был «бог счастья», втоптанный в сырую землю. Я вызволил его из земли и отер. Он безмятежно ухмыльнулся фарфоровыми зубами. Только нос у него чуть сколупнулся… Спешили, сильно спешили хозяева. Эх, Сумико, Сумико!..
— Гера, я искупнусь разок? — Юрик незаметно подкрался сзади.
— Я тебе как велел?! — закричал я на него.
У брата опять сморщился нос и задергались щеки.
— Ты никаких сигналов не подаешь, — забормотал он, протыкая пальцем серый лопух, — а мне жарко стало — солнце вон как печет.
— Горе мне с тобой, — сказал я, понизив голос. — Купайся, только быстро…
Он разделся и стал барахтаться в воде у самого берега. Поднял всю муть со дна. Рожица брата сияла, как луковица на солнце. Я уж и сам решил разок искупнуться, но потом поглядел на божка и отставил. Надо было спешить…
— Идем, — приказал я Юрику.
— Еще разок искупнусь, и все, — ответил он.
Я поймал его за скользкую руку и подтолкнул к одежонке.
— Гера, ты не нашел тех?.. — начались расспросы.
— Не нашел, — ответил я, помог ему натянуть майку и потащил через кусты к дороге.
Обратно мы шли быстрее. Однако Юрик не прекратил своих дурацких расспросов.
— Гера, куда мы бежим?
— В порт.
— Зачем?
— Попросим катер.
— Кататься?
— Да.
— Знаешь, что я придумал?
— Что?
— Поплывем на тот остров, где «Оранжад».
— Можно было бы… Но тебя мамка не отпустит.
— С тобой отпустит.
Оставалось только пожать плечами.
Чем ближе мы подходили к порту, тем больше я завидовал велосипедистам, проносившимся мимо. У меня за ушами стало мокро — туда стекал пот.
Юрик сильно пыхтел, но расспросов не прекращал.
— Гера, а Сумико мы возьмем?
— Она уже уплыла…
— На белый пароход?
— На белый.
— А почему она тебя не взяла?
— С какой стати?
— Она твоя невеста, да?
— Много будешь знать — быстро состаришься.
— Я бы сам на ней женился, когда вырос, — она красивая.
— «Красивая»… Она японка, а ты русский.
— Ну и что? Она же красивая.
— Ты еще мал и глуп…
— Возьму вот женюсь и тебя не побоюсь.
Я остановился, положил руку ему на плечо и сказал:
— Перестань болтать, иначе будешь сидеть в корзине.
Брат умолк и лишь изредка косил на меня сизым глазом.
У проходной будки нам преградил дорогу парень-японец с красной повязкой на рукаве. Он был года на четыре старше меня, но только чуть выше ростом. Он помахивал деревянным самурайским мечом.
— Назад ходи! — заявил он нам и постучал мечом по ступеньке проходной.
— Мы к Семену Ивановичу Щавелеву, — ответил я, засовывая руки в карманы.
— Моя порт охраняй, — сказал японец и положил меч на свое покатое плечо. — Пропуск нет — не пускай.
— Я тебе сейчас как дам! — ответил я, выставляя вперед кулаки.
Я бы поколотил этого япошку, потому что злость вдруг во мне закипела, как вода в чайнике. И хорошо, что Юрик в это время пролез сквозь стержни в ограде и закричал:
— Дядя Семен! Дядя Семен!
Японец бросился через проходную за Юриком. Но тут и я проскочил в порт через будку.
Семен шел мимо, перебирая на ходу листки бумаги. Он вскинул голову и сразу же поднял руку навстречу японцу. Тот опустил свой меч и выпятил в улыбке зубы, похожие на костяной веер.
Я давно уже не видел Семена таким усталым. Усы его выгорели на солнце.
Семен подхватил Юрика на руки и закружил. Но я не дал им разыграться. Я поймал Семена за рукав кителя, а Юрику сунул в руки божка, чтобы отвлечь от нашего разговора.
— Дело есть, — сказал я Семену.
— Да ну? — ответил он и подкрутил правый, поникший от пота ус.
Он сложил свои листки и засунул в карман кителя. Если бы он не спрятал эти бумажки, я бы ничего не сказал. Но Семен все-таки умел кое-что видеть по глазам. И он приготовился серьезно выслушать меня.
Я начал с того, что был до сих пор доверчивым дураком. Мною крутили японцы, как Юрик вон тем божком. Я предатель. Мягкое сердце — оно подвело. Вместо того чтобы мстить японцам за деда, стал заводить с ними дружбу. И главное, знал, какие они коварные… Я рассказал про генерала Сиродзу. И что
