советскую власть?.. Понимаете русский язык или нет?
— Понимаем, — ответил рябой японец, и скулы его дрогнули. — Прошу прощения, сударь. Я хотел купить табаку для больного брата. — Он гордо поклонился и зашагал к воротам.
Отец спустил узлы и смотрел то на них, то на маму, то на удаляющегося японца.
У меня поднялось настроение: наконец-то с японцами разговаривали как надо. Но тут случилось такое, чего я потом долго не мог понять.
Бабушка запустила руку в один из наших узлов и достала жменю табаку.
— Курите, ребяты, — сказала она и обошла япошек. — Крепкая махра — горло продирает, слезу вышибает…
Японцы ощерили свои без того выпяченные зубы и взяли по щепоти самосаду. Один из них пытался засунуть мятую пятерку в карман бабушкиной кофты, что выглядывал из-под распахнутой телогрейки. Но бабушка отодвинула его руку. А отец обвел японцев гордым взглядом — знай наших! — и сказал:
— Угощаю.
— Спасибо, — ответил один японец, другие закивали головами.
Я хотел заметить бабушке, что, может быть, отец вот этого улыбчивого японца толкал в топку нашего деда… Но тут мой батя протянул им нарезанную стопкой газету! Наверное, забыл, как «угостил» самурай его друга Чирикова Саньку. Японцы свернули цигарки.
Я оторвался от тумбы, чтобы напомнить бабушке и отцу про деда и Чирикова, но тут, как назло, подошла машина.
Семен соскочил с подножки. Он внимательно вгляделся в мое лицо. Глаза его против солнца напоминали зрелый крыжовник.
— Ну, чем недоволен? — спросил он. — «Десант»-то высадился.
Я нахмурился. Шутки шутками, а несчастную рогатку и ту отобрал.
Мы покидали узлы в кузов и уселись на них. Машина фыркнула своим дымом по японцам и покатила к воротам.
Мы проехали мимо каменного здания с вывеской над входом: «Управление порта». За управлением начинался деревянный город.
На двухэтажных домах были развешаны вертикальные вывески. Пахло соевым маслом, жареной соей, бочками из-под селедки и плесенью. Парнишка-японец с черной челкой на лбу нес большого краба. Я погрозил япончонку кулаком. Он остановился и открыл рот, как будто ничего не понимал. Бело-розовая клешня краба коснулась асфальта.
— Ага, увидел противника, — сказал Семен, натягивая мне шапку на нос.
— Куда нас теперь? — спросила мама, зябко дернув плечами.
— Шофер знает, — ответил Семен. — Пока поживем все в одной комнате… В управлении с ног сбились: целый пароход переселенцев! Заселяют к японцам. И нашим надо угодить, и тех не обидеть… Меня сразу за жабры и на эту работенку… Заказывайте… Устрою по дружбе в центре города.
— А можно не к японцам? — Я повернул голову так, что хрустнули шейные косточки.
— Ничего — переживешь, — успокоил меня Семен. — Еще так скорешишься с ними — водой не разольешь.
Я презрительно цвиркнул слюной, как делал он сам в таких случаях.
— Не нужны нам центры, — проговорила мама сурово. — Мы и с краю поживем, огород лишь бы был.
— На рыбзаводе у них рук не хватает, — сказал Семен.
Мама скосила на него глаза и задумалась.
— Кури, Семен, — предложил Рыбин, протягивая горсточку махорки. Губы его неуверенно вытягивались между буграми щек.
— Аригато, — отблагодарил Семен по-японски, отворачиваясь.
По улице, по асфальту, цокали деревянными гэта японки в кимоно. Они важно несли на своих головах горки черных блестящих волос, проткнутых перламутровыми гребнями. У одной японки к спине был привязан ребенок. Головка его болталась в такт с шагами матери.
— У нас кавалерия тише ходит, — сострил отец.
Рыбин засмеялся басом.
— Чует сердце — женюсь я на японочке, — сказал Семен и передернул усами.
У японок были маленькие печальные рты, а глаза напоминали воронье перышко. Мне вдруг вспомнились слова из уличной песенки:
Почему так плакала японка?
Почему так весел был моряк?
Неожиданно японки раскрыли большие бумажные разрисованные зонты. И сразу закапал дождик. А только что светило солнце!
Мы бросились укутывать Юрика. В это время машина остановилась возле дома с желтой вывеской от крыши до тротуара. Задилинькал колокольчик над дверью. На порог вышел человек в лиловом кимоно. Его лысая голова напоминала кабачок.
— Коннити ва, — поздоровался с ним Семен, мелькнув клёшами над бортом машины.
— Милости просим! — Редкие волосы на бровях этого человека напоминали кошачьи коготки. А из‑под бровей высматривали нас русские глаза. — С благополучным прибытием, соотечественники! Позвольте-с представиться… Бывший купец второй гильдии Тимофей Иванович Загашников. — Он отступил в дом, и мы вошли следом, волоча узлы.
В доме пахло вяленой селедкой и соей. Купец смущенно улыбался, разводя руками.
— Извините-с, обстановка японская… Сами понимаете, с волками жить — по-волчьи выть.
Большая комната, выстланная соломенными матами, была оклеена японскими газетами. Черное колено трубы уходило от буржуйки в грязное окно, по которому тарабанил дождь.
Мама окаменела на пороге. В лицо ее врезались острые тени. Губы сжались в пепельную полоску. Казалось, она крикнет сейчас отцу: «Куда ты меня привез?!»
— Сию минуту, — засуетился Загашников возле печки. Он чиркнул спичкой и поджег растопку. — Обогреетесь, тогда и настроение поднимется.
В трубе загудело пламя. Мы разулись у двери и прошли к «буржуйке». Загашников сходил в соседнюю комнату и вынес оттуда плитку вроде столярного клея. Он протянул ее Юрику.
— Сладенькая конфетка — амэ, — проворковал он и шутливо придавил нос Юрика толстым белым пальцем.
Брат вгрызся зубенками в амэ. Потом дал мне откусить. Конфета потянулась за зубами, как резина. Она долго держалась во рту.
— Смотрю, одно лишь название — купец, — сказал Рыбин, усаживаясь на свернутую шубу. — Тесть мой простой часовщик, а дом — полная чаша. Скажи, Дина…
Жена Рыбина вскинула бровки и важно кивнула головой.
— Не до жиру — быть бы живу, — охотно отозвался Загашников, протягивая руки к печке. — Японец нашему брату, русскому, ходу не давал… Хоть отступление взять. Сами бегут на Хоккайдо, как крысы с корабля тонущего, а русский не моги… В море сбросят.
— Нехристи, — посочувствовала бабушка.
Я скосил глаза на Семена: что он тут скажет? Но Семен вприщур разглядывал купца, покачиваясь на корточках.
Тогда я пересел к Загашникову и тихо спросил его по-японски:
— Вы хорошо говорите по-японски?
— Как по-русски-с, — ответил он мне с ласковым расплывом щек.
— Учите меня, — попросил я.
— И охота тебе квакать, — морща лысину, ответил он.
— Нужно.
6
И пошли сахалинские денечки.
Я целые дни просиживал в комнате у Загашникова. Мы с ним разговаривали только по-японски. Я изо
