Оскверненная

– Тела, – пробормотал гхемф. – Отдайте нам тела. Керен кивнул и двинулся прочь от берега; я остался с гхемфом.

– В чем причина? – спросил тот.

– В дунмагии, – ответил я, садясь на корточки. – В дунмагии оскверненной обладательницы дара силва, пришедшей к власти.

– Этому следует положить конец, – сказал он.

– Так и будет, клянусь. – Слова застревали у меня в горле.

Гхемф кивнул.

– Здесь сегодня был нарушен договор, – сказал он, – между твоим народом и моим. Пришло время перемены, Руарт Виндрайдер.

– И мы, и вы страдаем от дунмагии, – возразил я, сильно задетый тем, что меня сочли таким же негодяем, как насильников с Брета.

Керен вернулся, неся на руках первое тело. Командир стражников чтото кричал ему, но он не обращал внимания. Сняв с него одежду, Керен осторожно опустил мертвого гхемфа в воду. Его живой соплеменник подхватил тело и исчез.

– Эй, что это, во имя бездны, вы затеяли? – прорычал разъяренный командир, подбегая к берегу. – Вы препятствуете выполнению приказа секурии!

Керен выпрямился.

– Нет. Это вы препятствуете – препятствуете проявлению гуманности. То, что вы здесь сегодня совершили, идет против всех обычаев Райских островов. – Он прошел мимо стражника, направляясь за следующим телом.

– Сирофицер, – сказал я, – лучше не вмешивайся, если дорожишь своим местом.

Тот заколебался. К этому моменту он уже понял, кто мы такие. Однако он помнил и то, какой приказ получил. Я воспользовался его сомнениями:

– На твоем месте я постарался бы не привлекать внимание к себе и к тому обстоятельству, что здесь были жертвы.

Стражник с неприязнью посмотрел на меня, потом повернулся и ушел. Мы с Кереном по одному перенесли тела гхемфов к берегу и передали в руки их родичей. Последним был ребенок, и приплыла за ним, как я понял, его мать. Я никогда не забуду выражения ее лица, когда она приняла в свои объятия малыша…

– Подумать только, – сказал стоявший со мной рядом Керен, – что когдато мне их лица казались лишенными выражения. – Он уселся на берегу и следил, как исчезает рябь на поверхности воды и водоросли скрывают все следы. Туман силвмагии, окутывавший его с момента прибытия в столицу, почти рассеялся. Я сел рядом, взял его за правую руку и повернул ладонью кверху.

На ладони сверкнуло золото: чтото вроде округлой буквы «М» с чертой под ней. Я провел пальцем по контуру. На глаза у меня навернулись слезы.

– Когдато я знал женщину, – сказал я, – у которой на руке был такой же знак. Только она не была ни мужчиной, ни целительницей, ни силвом, ни жительницей Брета. – Я коснулся мочки уха Керена, где перед моими глазами то возникала, то исчезала говорящая о гражданстве татуировка. Мои пальцы нащупали гладкую поверхность кожи. Я посмотрел в глаза Керену, стараясь разглядеть их сквозь туман силвмагии; тут туман словно немного рассеялся. – Ту женщину звали Блейз.

Аниара айси Терон

Запись в дневнике

16 первого месяца Одной Луны, 1794

Признаю: я никогда не предполагала, что Керен – это Блейз. Знаю – с моей стороны глупо так заблуждаться. Думаю, что, возможно, я оказалась жертвой келлского воспитания. Идея о том, что женщина может притвориться мужчиной, была совершенно мне чужда, – такое просто немыслимо. Почти так же немыслимо, как допустить, что мальчик может притвориться девочкой.

А с другой стороны, почему нет? Ведь все получилось, правда? Они сумели всех обмануть. Они сумели занять идеальную позицию – оказаться целителями рядом с Флейм в тот момент, когда начнутся роды.

Какая я все еще пуританка! Как связана по рукам и ногам правилами того мира, в котором родилась! Дамы должны вести себя благовоспитанно. Мы не носим мужскую одежду, мы не ведем себя как мужчины, мы не разговариваем как мужчины, мы не притворяемся мужчинами и уж тем более не позволяем себе питать те же амбиции.

Натан посмеялся надо мной, когда я намекнула на то, что была немного… ну, шокирована, что ли. «Вы наивны», – сказал он. «Такие вещи никогда не случаются в Послеморье», – сказала я. Он продолжал смеяться. Я потребовала, чтобы он сообщил мне, что так его смешит. В конце концов он сказал мне, что да – и в Послеморье есть женщины, одевающиеся как мужчины, и мужчины, одевающиеся как женщины. Сначала он не хотел говорить о таких вещах, но я не отставала от него, а я способна быть очень настойчивой. В конце концов мои познания очень расширились. Я узнала, как многое было мне неизвестно, как многого я не понимала в отношении нации, к которой принадлежу… да и вообще в человеческой жизни.

В результате сейчас я испытываю не шок, а возмущение. Возмущение тем, что, будучи женщиной, принадлежащей к верхнему классу и к тому же незамужней, я считаюсь слишком утонченной, слишком чувствительной для того, чтобы знакомиться с реальной жизнью. Продолжая возмущаться, я, однако, не могу не заметить, что во всем этом есть чтото… абсурдное. Женщины, которым предстоит рожать и часто испытывать при этом мучения, считаются слишком слабыми, чтобы познавать реальность. Неужели такое никому никогда не казалось смешным? Уж не говоря о том, что нелепым?

«Если бы Шор услышал наш разговор, – заметил Натан, – он скорее всего вызвал бы меня на дуэль за то, что я так вас смутил… за