– Дантист-патологоанатом, и неплохой, смею заметить, – поправил Казнс. – Он помогал нам в расследовании трех предыдущих убийств. Его анализы следов укусов нам очень пригодились. – Казнс бросил взгляд на Флайта, чтобы тот подтвердил его слова, но Флайт опустил взгляд, словно говоря:
– Ладно, – вздохнул Казнс (видимо, он понял молчаливый намек), – в любом случае вам известно о моих находках. Они сейчас у ваших ребят в лаборатории. Здесь вам уже вряд ли что-нибудь пригодится для вашего расследования, – он кивнул в сторону выпотрошенного трупа, – а если так, то я, с вашего позволения, поеду домой спать.
Очевидно, Флайт догадался, что Казнс им недоволен.
– Спасибо, Филип. – Он поднял руку и положил ее на руку патологоанатома. Казнс посмотрел на руку Флайта, потом на его лицо и улыбнулся.
Представление закончилось. Публика начала понемногу расходиться, растворяясь в холодной промозглой тьме пробуждающегося дня. Ребус посмотрел на часы. Четыре тридцать. Он чувствовал себя совершенно разбитым, настолько разбитым, что был готов заснуть на лужайке перед главным корпусом. Но Флайт уже шагал к нему с его багажом в руках.
– Поехали, – сказал он, – я вас подброшу.
В своем расслабленном состоянии Ребус подумал, что это самые добрые, самые замечательные слова, которые кто-либо когда-либо ему говорил в последнее время.
– А вы уверены, что для меня там найдется местечко? – спросил он. – Учитывая мишку, и все такое…
Флайт помолчал, а потом осведомился:
– Так вы предпочитаете идти пешком, инспектор?
Ребус поднял руки вверх, показывая, что сдается, а затем, увидев открытую дверь, забрался на переднее сиденье красной «сьерры». Сиденье показалось ему мягче пуховой перины.
– Вот, – сказал Флайт, протягивая фляжку.
Ребус открутил крышечку и понюхал.
– Это вас не убьет, – добавил Флайт.
Содержимое фляжки пахло виски. Не самым лучшим, не «Исли», конечно, но достаточно сносным виски. Что ж, это поможет ему не уснуть прямо в машине, по дороге к отелю. Ребус чокнулся с ветровым стеклом и отхлебнул горячительного.
Флайт сел за руль, завел машину и, разогревая мотор, взял у Ребуса фляжку и сделал несколько жадных глотков.
– Далеко отсюда до отеля? – спросил Ребус.
– Около двадцати минут езды, учитывая это время суток, – отвечал Флайт, снимая машину с ручного тормоза и пряча фляжку в карман. – Особенно если мы попадем в «красную волну».
– Тогда я разрешаю вам игнорировать все красные сигналы светофора.
Флайт устало рассмеялся. Оба они втихомолку задавались вопросом, с чего начать разговор о вскрытии.
– Может, лучше отложим разговор до утра, а? – предложил Ребус, высказывая общее мнение.
Флайт едва кивнул и тронулся вперед, помахав на прощание Казнсу и Изабель Пенни, которые как раз садились в свою машину. Ребус из окна взирал на констебля Лэма, стоящего около своей фасонистой спортивной машинки. Банально, подумал Ребус. Боже мой, как же это банально. Лэм уставился на Ребуса, в очередной раз одарив его своей презрительной ухмылкой.
ПТНФ, мысленно проговорил Ребус. ПТНФ. Потом он повернулся на сиденье, чтобы получше рассмотреть плюшевого медведя. Флайт наотрез отказывался понять намек, и Ребус, хоть и умирал от любопытства, не собирался лезть на рожон, рискуя своими едва завязавшимися и еще не совсем определившимися отношениями с этим человеком. Некоторые вопросы всегда лучше отложить до утра.
Виски прочистил их ноздри, глотки и легкие. Ребус глубоко вдохнул, видя перед собой маленького работника морга с его синевато-багровым родимым пятном, Изабель Пенни, делающую наброски, подобно какой-нибудь художнице-любительнице, с таким видом, словно она находится где-нибудь в музее, у картины известного художника. Ему было интересно, в чем ее секрет – секрет неколебимого спокойствия, но в то же время он думал, что, скорее всего, этот секрет ему известен. Ее работа стала для нее просто работой. Быть может, однажды и Ребусу удастся почувствовать нечто подобное. И все-таки он надеялся, что этого не произойдет.
Как бы там ни было, по дороге к отелю Флайт и Ребус сказали друг другу еще меньше, чем по дороге в морг. Виски постепенно начинал действовать на голодный желудок Ребуса, да к тому же внутри машины было очень жарко. Он попытался чуть-чуть приоткрыть окно, но порыв пронзительно-холодного ветра, ворвавшегося в машину, только усугубил ситуацию.
Перед его мысленным взором снова разыгралась сцена в прозекторской. Режущие инструменты, органы, вынутые из тела, разрезы и осмотры, глаза Казнса, рассматривающие губчатую ткань внутреннего органа с расстояния не более двух сантиметров. Еще немного, и его лицо прижмется к нему… Изабель Пенни, наблюдающая за всем происходящим, прилежно ведущая записи, разрез от горла до лобка… Мимо него вихрем проносился Лондон. Флайт, верный своему слову, игнорировал некоторые светофоры, а на других все же слегка притормаживал. На улице до сих пор было много машин. Похоже, город никогда не спал. Ночные клубы, вечеринки, бездомные, бродяги… страдающие от бессонницы владельцы собак, все ночные пекарни и лавочки с вывесками «Крендели»; причем на одних было написано «Крендели», а на других – «Кренделя». Какие, на фиг, кренделя? Не та ли это гадость, которую они все время поглощают в фильмах Вуди Аллена?
Образцы ее волос и бровей, черт возьми. Какой от них толк? Они должны сосредоточить свое внимание на убийце, а не на жертве. А эти следы зубов… Как там звали этого дантиста? То есть не дантиста, а
