– Я весь внимание.
– Так… – Ребус снова принялся водить пальцем по строчкам. – В письме есть нечто, подсказывающее мне, что его написал убийца, а не какой-нибудь псих.
– Да-а? – недоверчиво протянул Флайт.
– Ладно, попробуй сам угадать, почему я так решил.
Он протянул письмо Флайту. Тот усмехнулся и, помедлив некоторое время, взял его:
– Я думаю, дело в том, что он рассказывает об Оборотне от третьего лица.
– Ты просто читаешь мои мысли, Джордж. Именно это я и имел в виду.
Флайт поднял глаза и внимательно посмотрел на него:
– Кстати, Джон, какого черта с тобой стряслось? Ты что, ввязался в драку? Я думал, шотландцы уже несколько лет как не прибегают к боевой раскраске.
Ребус потер ушибленную челюсть:
– Позже расскажу. Но взгляни, в первом предложении он говорит о себе от первого лица. Его явно задел за живое намек на гомосексуальность. Но дальше он говорит об Оборотне от третьего лица. Так обычно поступают серийные убийцы.
– А как насчет описки в слове «гомосексуалист»?
– Может, это и вправду описка, а может, сделано нарочно, чтобы сбить нас со следа. Тот, кто печатает двумя пальцами, мог запросто пропустить одну букву, если он печатал быстро или был чем-то разозлен. – Ребус помолчал, вспомнив о листках в своем кармане. – Я сужу по собственному опыту.
– Согласен.
– А теперь посмотри, что там написано: «Оборотня узнают по тому, что он делает». Во всех книгах сказано, что для таких людей убийство – это способ самовыражения. Вот что значит это предложение.
Флайт шумно вздохнул:
– Все верно, но это не приближает нас к разгадке, так? – Он предложил Ребусу сигарету. – Я хочу сказать, мы можем выстроить сколь угодно четкий психологический портрет этого ублюдка, но это не даст нам ни малейшего намека ни на его имя, ни на его адрес.
Ребус подался вперед на стуле:
– Но мы все время сужаем круг подозреваемых. И очень скоро нам удастся выявить один-единственный возможный тип. Взгляни на последнее предложение…
– «Просто скажи правду, и с тобой ниче не случится», – процитировал Флайт.
– Если не обращать внимания на пропущенные буквы (а это, безусловно, тоже сделано со смыслом), не кажется ли тебе, что сама эта фраза чересчур формальна? Чересчур официальна?
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Я клоню к тому, что так выразился бы кто-то вроде тебя или меня.
– Полицейский? – Флайт резко откинулся на стуле. – Да ладно тебе, Джон, ведь это чушь собачья!
Ребус понизил голос, чтобы он звучал более убедительно:
– Кто-то, кому известен адрес Лизы Фрейзер, Джордж. Подумай об этом. Кто-то, владеющий подобной информацией или знающий, как ее раздобыть. Мы не можем исключать возможность…
Флайт вскочил со стула:
– Извини меня, Джон, нет. Я просто не могу представить себе, что… что за этим может стоять полицейский. Нет, извини, Джон, но это даже не обсуждается.
Ребус пожал плечами:
– Ладно, Джордж, как скажешь… – Но он знал, что заронил зерно сомнения в душе коллеги и когда- нибудь это зерно прорастет.
Флайт снова откинулся на стуле, уверенный, что на этот раз ему удалось одержать победу над Ребусом.
– Какие еще соображения?
Ребус снова внимательно прочитал письмо, посасывая сигарету. Он вспомнил, как в школе, на уроках английского, любил писать краткие пересказы и выводы из текста.
– Да, – сказал он как бы между прочим, – это письмо является, на мой взгляд, своего рода предостережением, предупредительным выстрелом. Он начинает с того, что грозится убить ее, но в конце явно смягчается и говорит, что с ней ничего не случится, если она скажет правду. Мне кажется, он жаждет опровержения. Хочет, чтобы газеты опровергли намеки на его гомосексуальность.
Флайт взглянул на часы:
– Тогда ему грозит другая опасность.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что рассказ Джен Кроуфорд появится в дневных выпусках. Кэт Фаррадэй расстаралась.
– Правда? – Ребус начинал пересматривать свое отношение к Фаррадэй. Может, она не такая уж противная мстительная ворона, какой казалась ему раньше. – Значит, сейчас мы утверждаем, что у нас есть живой свидетель, и он должен с этим смириться. Я считаю, что он запаникует и потеряет остатки того, что у
