— На этих бланках напишите заявления и свои автобиографии. Забрав все бумаги, кадровик удалился в соседнюю комнату, но вскоре вернулся.
— Положите руки на эту панель. Очень хорошо, благодарю вас. Теперь по очереди прочтите несколько фраз из этой книжки. Любых. Вот микрофон, сюда, пожалуйста. Спасибо. Подождите несколько минут.
Кадровик пощелкал тумблерами на пульте, вмонтированном в стол, списал возникшее на табло цифры, снова защелкал переключателем. Застрекотала пишущая машинка, и из щели сбоку поползла белая лента. Кадровик быстро просмотрел ее и ласково улыбнулся.
— Вынужден вас огорчить. Принять на работу вас не можем.
— Как так? Вам же нужны работники моего профиля. Я знаю! Я объявление читал! — возмутился Моденов.
— Выяснилось, что вы не подходите нам по своим данным. Вот справка нашего ИДИПа — импульсно- дистанционного информатора-психографа: «Плохая память, замедленная адаптация к незнакомой обстановке, затруднен процесс принятия решений, отсутствует чувство нового. Нет перспектив роста, слабо развиты административные способности при непомерно раздутом самолюбии…»
Моденов побледнел.
— Вас мы тоже не можем принять. Мне не хотелось бы конкретизировать…
Но так как Агромадных настаивала, кадровик протянул ей справку: «Ограниченность мышления, эпигонство, жестокость к близким людям, стремление выдавать себя не за то, что есть на самом деле…» Она перестала читать и недоуменно подняла глаза на кадровика.
— К сожалению, вы не соответствуете нашим требованиям. Вы прирожденная домохозяйка, наука не для вас. На работе у вас всегда будет неодолимое желание вязать свитера и носки…
Откомандированные встали. Моденов зловеще прошипел:
— Клевета! Как вы смеете? Я этого так не оставлю!
— Это не я. Это — ИДИП. Он проанализировал ваши душевные и интеллектуальные свойства по почерку, рисунку линий на ладонях, походке, движениям, интонациям и тембру голоса и прочим данным… экстраполировал развитие ваших качеств в будущее и выдал ваши характеристики. А также ориентировочные ваши портреты через пятнадцать лет. Можете полюбоваться.
На перфоленте мелкими крестиками были выбиты два рисунка. Лысый мужчина с тенями на пол-лица и дородная оплывшая тетя. Иван Захарович потрогал парик (откуда догадались?) и осторожно забрал свои документы. Агромадных, поджав губы, тоже сгребла со стола свой паспорт и трудовую книжку. И они ушли…
…Внедрив ИДИП при подборе кадров, Моденов прослыл человеком деловым, творческим, не чурающимся рационализации. Институт теперь тоже имел дипломы, премии, благодарности и даже был открыт (скорее, приоткрыт) некий эффект. Однако ИДИПу Иван Захарович не доверял, хотя теперь ему не приходилось мучиться, принимая решения, получать выговоры за невыполненные по забывчивости поручения.
— Электронным мозгам свойственно заблуждаться! — постоянно говаривал он своей супруге. — Помнишь, как машина во мне ошиблась? Боюсь я этого ИДИПа, подведет как-нибудь, ох, подведет!
Его жена, бывшая Агромадных, дебелая женщина, давно оставившая науку, не отрываясь от вязания, делала пренебрежительную гримаску:
— Надоел ты со своим «идиповым комплексом»… Разумеется, подведет. Не знаю, как тебя, а вот мою душу он понять не смог!
ЦИВИЛИЗАЦИЯ ИККИ
Ик и Ки сразу после завтрака, воспользовавшись тем, что воспитательница журила озорного Ша, улизнули в заросли лепидодентронов. Ик выбрал большой черный камень с гладкой поверхностью и вопросительно уставился на Ки.
— Что сегодня будем рисовать? Та зачастила скороговоркой:
— Папа Пи открыл новую комету… дядя Фу трансплантировал сердце дедушке…
И Ик острым ножиком из прочнейшей стали начал процарапывать рисунок.
Кабрера повертел на ладони небольшой камешек. На двух гранях его были прочерчены тонкие линии, складывающиеся в замысловатый рисунок.
— Нет, Альварес, не более двух песо. Ты мне натаскал уже несколько тысяч таких камней. Говоришь, что откапываешь их в Андах… А может, ты их сам царапаешь?
И он подозрительно уставился на смуглого перуанца. Тот возмущенно что-то затараторил.
Оставшись один, Кабрера недоуменно пожал плечами:
— Если эти древние так много умели и знали, почему же поведали они об этом так коряво, царапая какие-то булыжники? Ведь на них, — он окинул взглядом полки, уставленные черными камнями, — полный набор фантастических изобретений и чудищ: от динозавров до трансплантации сердца!
Но никто не хочет верить в доисторические цивилизации!
А в это время пятилетний Кабрера-младший, высунув язык, неумело скреб на заднем дворе обломок песчаника перочинным ножичком, силясь изобразить старт космического корабля…
Ау, археологи будущего! Вы не останетесь без работы!..
САШЕНЬКА
— Сашенька, может тебе хочется полетать на махолете? Я видела сегодня в нашем Распределительном Пункте чудненькие модели! Двадцатилетний Сашенька брезгливо скривил губы:
— Не знаю…
Папа, считавший сына слишком взрослым для поучений, на этот раз решил принять участие в воспитательном процессе.
— Александр! Как разговариваешь с матерью? Ты можешь ей ответить по-человечески?
Сашенька лишь передернул плечиком:
— Не знаю…
Папа выключил «телик» и, нехотя приблизился к сыну, внимательно осмотрел его расслабленную фигуру, лежащую в шезлонге, взял за руку, нащупывая пульс, притронулся ко лбу.
— Покажи язык.
Александр лениво высунул кончик языка.
— Мать, по-моему, он болен!
— Может быть, ему дать таблетку улучшина?
— От его болезни нужны иные лекарства. Это же какой-то… живой труп! Ничего не хотеть и не мочь в двадцать лет! Это болезненное искажение в генетическом коде… Это все твоя бабушка по материнской линии виновата! Счастье нашего оболтуса, что его заболевание в наше время не смертельно. Мы в свеем Институте и не таких кретинов вылечивали. Александр! В последний раз спрашиваю, кем бы ты хотел быть?
Сашенька попытался изобразить гримаску недоумения, но папа рывком поднял его из шезлонга:
— Я покажу тебе «не знаю»! Отправлю в Институт, и будешь всю жизнь ремонтировать и настраивать мусороуборочных и очистительных роботов.
Мама тоненько всхлипнула. Засморкалась.
— Папочка! Он же у нас слабенький. И единственный!
— Тем более. Так кем ты хотел бы стать?
Напуганный Сашенька наконец выдавил из себя:
— Художником…
