труп. Я вылез из ямы, и меня еще раз вырвало, на этот раз на чью-то могильную изгородь. Отсидевшись на корточках несколько минут, я постепенно стал приходить в себя. Спокойно, самое сложное я уже сделал. Я приперся на кладбище и откопал труп. Осталась какая-то мелочь, и все, можно сваливать.
Поднявшись, я на дрожащих ногах вернулся к могиле и посветил фонарем вниз. Смрад еще больше усилился, а в дыре в области живота трупа, где я успел вскрыть полиэтилен, личинок стало еще больше. Не то чтобы я большой специалист по разложению трупов, но мне показалось, что так быстро они не должны гнить. Я опустил лопату в яму и прорезал ею целлофан на трупе до самой головы. Вонь усилилась еще больше, а белые личинки буквально заполонили все тело. Из-за них еле угадывалось лицо умершей. Счистив лопатой как можно больше личинок с лица трупа, я направил на него фонарь. Да, она.
Я отошел в сторону и выложил из кармана флакон с кровью Алисы и диктофон с записанным стихотворением. Итак, все очень просто, кровь – сперма – стихотворение. И все, Анилегна сдохнет, если не поймает меня в ближайшие сутки. Так, а что со спермой делать? А ничего – дрочить, если я жить хочу. И хватит сопли жевать, все мужики занимаются онанизмом. Не все, конечно, на кладбище, ну да ничего страшного, форс-мажор. Я открыл флакончик с кровью Алисы и, нагнувшись над могилой, вылил его полностью на голову и живот трупа. Затем вытер о бушлат руки и, сделав пару шагов назад, расстегнул ширинку и стал массировать член. Но он так скукожился, что я его даже не сразу нашел, а когда нашел, желания у него (как, собственно, и у меня) никакого не наблюдалось. Мне все время мерещилось, что сейчас из могилы поднимется труп, от чего мысли о сексе сразу улетучивались, не успев превратиться во что-то путное. Тогда я повернулся к могиле спиной, но от этого стало еще страшнее, и мне пришлось занять предыдущую позицию. Я стал вспоминать по очереди всех своих бывших девушек, секретаршу на работе, парикмахершу с огромными сиськами из Г., но как только вспомнил о большой груди, передо мною тут же появился образ расчлененной Беспечной обезьянки, у которой тоже была большая грудь. Прошло уже минут пять, а член даже не напрягся. Любой сексуальный образ тут же прерывался какой-то гадостью. К тому же, как назло, мне стала мерещиться губастая голова моего депутата С. Я пытался переключиться на какую-то очередную девушку, но С. появлялся снова и снова. Неожиданно я заметил, что член мой слегка напрягся. Сука, я не педик! Теперь в голове возникла моя мама, идущая в школу, от чего член еще больше возбудился, и тут же в голове раздался голос моей бывшей ученицы Юли из 6 «Б» класса: «Виктор Николаевич, вы самый любимый мой учитель». Живот обдало теплом, я посмотрел вниз и увидел на своих руках сперму. Подбежав к могиле, я стал стряхивать сперму на труп, а в голове в это время крутился вопрос, на кого все-таки я кончил? Гомо, инцест и педофилия – хороший набор. Здоровые люди проходят мимо.
Осталось стихотворение. Включив диктофон и став у изголовья трупа, я начал повторять вслух за голосом Алисы:
На ситец положу я землю —Она не пух, а смерть твоя,Она не пух, а смерть твоя.Пришла пора последней встречи,Пришла пора последней встречи… После повторенной мною последней строчки: «Лишь я надежда для тебя», – в районе моста раздался страшный утробный крик. Это закричала Анилегна. Не было никаких сомнений – она спешила на кладбище. Я посветил фонариком в могилу. Труп каким-то непостижимым образом свернулся калачиком, как будто скинул с себя невидимую тяжесть зла. Теперь зло спешило ко мне. У меня оставались последние сутки.
22 апреля. Суббота
Теперь все. Теперь все. Теперь все. Из последних сил я ковылял среди надгробий в глубь кладбища. Боль в ноге становилась просто невыносимой, у меня даже мелькнула мысль, не началась ли гангрена. Но сейчас я бы отдал ногу, лишь бы дожить до Пасхи. Могилы, надгробия, памятники, ограждения – всему этому не было конца. Я постоянно натыкался в темноте на эти чертовы металлические ограды и уже успел их возненавидеть почти так же, как и самих гулу. Но включить фонарь сейчас было смерти подобно, поэтому я продолжал терпеть и ковылять непонятно куда.
Наконец я не выдержал и просто остановился. Кругом виднелись очертания могильных плит – я даже не вышел еще с кладбища. Сердце ужасно билось, у меня было нехорошее предчувствие, что на этот раз все закончится плохо. Бежать я все равно не мог, поэтому я стал искать место где бы спрятаться. Мерзкие ограждения лишь на первый взгляд казались надежным укрытием, на самом деле они были выстроены строго в линию и образовывали своеобразные кладбищенские улицы, иногда прерываемые убогими кустами и голыми деревьями.
Я в очередной раз свернул и вышел на серию свежих могил, по крайней мере, еще относительно высоких и без ограждений. Опустившись возле одной из них, я прислушался. Кругом была тишина. Вдруг я услышал вдали еле слышный треск, затем еще, чуть ближе. И еще один, но уже в другой стороне. А еще через секунду я увидел вдалеке луч света, который через мгновение разделился на несколько частей. Меня охватила дрожь – они прочесывали все кладбище!
Прежде чем я сообразил, что делаю, мои руки стали работать с лопатой. Я скидывал землю со свежего надгробия на себя, таким образом полностью закапываясь в могилу. Через минуту лучи стали видны совсем близко, я насчитал их, по крайней мере, пять. У меня оставалось совсем мало времени. Самая большая проблема была в том, как спрятать в землю голову. Закопав тело, я рядом прикопал и лопату, а на голову натянул бушлат и стал его присыпать руками. Когда дышать стало совсем тяжело, я повернул голову набок и, оставив лишь маленькую щелку для носа, последний раз насыпал на себя землю и замер.
Через несколько минут раздался слабый треск веток. Лучей света я не видел, но чувствовал, что кто-то находится совсем рядом. Быть может, я окончательно спятил, но мне почудились детские голоса! Они напевали какую-то дурацкую считалочку.
– Раз, два, три, дядя Витя, выходи.– Четыре, пять, шесть, посмотри, здесь кто-то есть.– Семь, восемь, девять, нет нужды так быстро бегать.– Десять, одиннадцать, двенадцать, у тебя нет больше шансов.– После двенадцати идет двадцать три, дядя Витенька, умри!Детские голоса вразнобой по несколько раз распевали эту считалочку, от чего мне стало совсем дурно. Я начал проваливаться в забытье. Последнее, что я услышал, был голос Анилегны/Алисы, прозвучавший совсем рядом:
– Ищите, деточки, ищите, мертвенькие.
– Зачем ты меня ищешь?
– Как зачем, я ведь тебя люблю.
– Меня нельзя любить.
– Но ты ведь моя мама!
– Я твоя смерть, – мама повернулась ко мне спиной и стала надевать на голое тело красное платье.
– Мама, мамочка, не надо! Выбрось его, оно плохое!
– А мне идет, – мама повернулась ко мне лицом, но теперь у нее были пустые глазницы. – Сына, ты хочешь умереть?
– Не называй меня «сына». Ты не моя мама! – я с ужасом смотрел на женщину в красном платье.
– А если так? – женщина опустила веки и превратилась в мою маму, только с закрытыми глазами и в красном платье. Это была моя мама! Но как только она открыла веки, то снова превратилась в монстра с пустыми глазницами.
– Но этого же не может быть! Этого не может быть! – я стал кричать.
– Ну как же, сына? Как не может быть? Мамочка ведь тебя любит, мамочка тебя оберегает, – заговорил монстр маминым голосом.
– Нет, не надо, прекрати немедленно! – я стал плакать. – Я люблю свою маму, ты не она!
– Сына, так ты хочешь умереть?
– Зачем ты это спрашиваешь? – я стал вытирать слезы, но вместо этого в глаза попадала
