– Из вас получился бы недурной апостол, сударыня.
– Смотря за кем пришлось бы идти.
Засмотревшись на пляску цветных пятен под веками, Виллеру пытался понять, так ли права Камилла – и так ли неправ он сам. Он настолько привык лично относиться ко всему в своей жизни – к любви, к просьбам, к службе, привык брать всю ответственность на себя, не оставляя ни капли другим, что в конце концов оказался у разбитого корыта. Осталась честь, старая шпага, остались еще три пальца на правой руке, а больше нет ничего. Может быть, Камилла права, и пора отпустить Марго на небо окончательно. Пусть отдыхает в раю, а бесполезное чувство вины можно закрыть в дальней комнате памяти и не извлекать на свет.
– Госпожа де Ларди, вы...
Виллеру повернулся к хозяйке замка и обнаружил, что ее нет.
Привычка взяла свое: проверив, на месте ли оружие (шпаги, увы, больному так и не полагалось, а вот кинжал ему Камилла вчера все-таки отдала), Теодор встал и бесшумно двинулся в ту сторону, куда, как ему показалось, ушла хозяйка замка. Мало ли что с ней может случиться... Ее серый плащ мелькнул впереди, Теодор ускорил шаг и вышел на одну из лужаек.
Камилла стояла у подножия установленной здесь скульптуры. На голове мраморного Давида еще лежала снежная шапка. Госпожа де Ларди молча созерцала белого юношу с фиговым листочком. Теодор остановился неподалеку, боясь помешать.
– Память иногда творит с нами странные вещи, да, шевалье?
Он вздрогнул. О чем же был их недавний разговор – о нем одном или о ней тоже?
– Почему вы это сказали?
– Опять вы отвечаете вопросом на вопрос. Я покладистее вас, и потому скажу. Сегодня я увидела в ваших глазах эту вселенскую тоску и подумала о том, что вы видите в моих собственных глазах. Какую-то циничную старуху, да? – Она наконец повернулась и посмотрела на Теодора. – Цинизм – великое изобретение человечества, но нельзя вечно быть циником с самим собой. Вы согласны?
– Сударыня, вы стоите по колено в снегу, вы замерзнете.
– А вот наш общий друг Анри совсем другой, – продолжала она, будто не расслышав. – Поет все те же песенки, что и в молодости, возрождается из пепла и вместе с тем мудреет... И как-то выжил без цинизма. Ладно, эту сказку я вам потом расскажу. Ну а вы? Из чего скована ваша броня? А маска какова?
– Смотрите и увидите, – сказал Теодор. – Вам виднее, маска к вам обращена... И все же я предлагаю покинуть эту полянку. Не хватало еще, чтобы вы заболели.
Камилла бросила взгляд на Давида.
– Если бы статуи могли говорить... – Она покачала головой и не окончила фразу. Теодор сделал несколько шагов и предложил Камилле руку; они вместе двинулись к дому. – Простите меня, шевалье, я таскаю вас по снегу, а вы еще не вполне здоровы.
– Вполне. В ближайшие дни я готов отправиться в путь.
– Отговаривать вас бесполезно, да? Ну что ж, – она похлопала его по руке. – Тогда сейчас вы выпьете свое лекарство... Простите, это все чудачества старой девы, нерастраченный материнский инстинкт: мне просто необходимо о ком-нибудь заботиться. Только не вздумайте предлагать мне котенка!
Теодор улыбнулся. Странное поведение Камиллы не давало ему покоя еще некоторое время, но вскоре хозяйка замка вернулась к своему обычному настроению, и Виллеру решил отложить расспросы на потом. Он не был уверен, что вообще имеет право что-то спрашивать.
Глава 8
Но Камилла заговорила сама, не дожидаясь вопросов. Она уже давно думала над этим – и пришла к выводу, что молчать дальше не стоит. Молчание надоело, как надоел снег, но скоро весна – все растает.
Для обеда еще было рано, но Теодор явно замерз и морщился, держа раненую руку чуть согнутой, поэтому хозяйка замка распорядилась подать легкую закуску и подогретое вино. Выпив пару бокалов, женщина почувствовала, что теперь может вернуться к их беседе.
«Я хочу быть с ним откровенной. С кем еще я могу поговорить об этом? Не с Анри же».
Каждый разговор с Анри превращался в словесную дуэль – равно как и с Теодором, да только шевалье, привыкший колоть наверняка, говорил очень осторожно, а Вильморен пользовался правом давнего знакомого и всегда высказывался начистоту. Виллеру же и тайны хранить умеет, это сразу видно...
«Вот и не лги себе, раз уж ты такая честная. Ты просто хочешь, чтобы он тебя понял. Он тебе нравится, Камилла де Ларди».
Камилла пересела к окну и взялась за вышивание. Виллеру расположился в кресле, поставил бокал на подлокотник и на мгновение зажмурился, как кот, наслаждаясь теплом и покоем. Его рубашка была ослепительно-белой, и сейчас стало заметно, что он уже не так болезненно бледен, как несколько дней назад.
– Я обещала рассказать вам сказку, Теодор. Может быть, все ее содержание – чистая правда, ведь сказки тоже далеко не всегда состоят из вымысла, не так ли? – Камилла говорила негромко, неторопливо перебирая цветные нитки, намотанные на катушки. – Зависит лишь от того, насколько близко к сердцу ты все воспринимаешь.
Виллеру прищурился.
– Вы уверены, что хотите мне это рассказать? Мне?
– Кажется, мы с вами успели немного узнать друг друга. Я делаю только то, что хочу.
И против этого Теодор ничего возразить не мог.
– Итак, в прекрасной, просто-таки сказочной местности жили-были девочка и мальчик. Девочка была
