вторым ребенком в семье, мальчик – единственным. Родители обоих принадлежали ко вполне достойным семействам. Не принцы крови, но все же... Мальчик был на два года старше девочки. Дома их располагались на расстоянии полутора лье друг от друга, семьи поддерживали самые теплые отношения. Девочку звали Камилла де Ларди, мальчика – Франсуа Ле Вассёр...
Камилла на секунду умолкла, чтобы переменить нитку в иголке. Теодор потянулся к бокалу, но замер на полпути, удивленно взглянув на женщину.
– Вы ожидали услышать иное имя, шевалье? Подождите, я сейчас дойду и до него, в моей сказке не два героя. Однажды дети, гуляя в парке, увидели, как к дому Ле Вассёров подъехала карета. Из кареты вышла мадам Катрин Ле Вассёр и незнакомая женщина с маленьким ребенком на руках. Женщина была хороша, как фея, но бледна и чем-то подавлена... Теперь-то я знаю, чем. Ребенок, которого она привезла в Кур-Санлис, появился на свет незаконнорожденным. Несчастную Мари-Клод, фрейлину королевы Марии Медичи, выгнали из дома, едва узнав, что она вступила в связь с женатым мужчиной и осмелилась родить дитя вне брака, но Катрин оказалась верной подругой. Она не побоялась молвы и осуждения и привезла молодую мать и ребенка к себе. Никто даже не сомневался, что малыш – дитя благородных родителей. В замке нашлось все, что нужно: небольшая комната для Мари-Клод, место за столом, няня для малыша Анри... Словом, все пошло на лад. Дети росли, их дружба крепла, и разница в возрасте между ними была не столь большой, чтобы мешать возникновению общих интересов... Мари-Клод через три года вышла замуж за своего любимого, который неожиданно овдовел, и покинула замок, но Анри остался жить в Кур-Санлисе, несмотря на то что родной отец признал мальчика и пятно с его имени было смыто раз и навсегда. Мари-Клод постоянно помнила, что появление сына лишило ее слишком многого... Я не буду ее осуждать, но она его попросту бросила. Откупилась деньгами, притом щедро откупилась, и попросила подругу отправить мальчика в духовную семинарию, едва тому исполнится десять лет. Искупать грехи отца и матери...
– Вот, значит, как... – пробормотал Виллеру.
– Да, шевалье, именно так. Но мадам Катрин любила приемного сына сильнее, чем собственного. Они росли абсолютно разными мальчишками. Франсуа – огонь и ветер, яркий, стремительный, живой. Вспыльчивый, но отходчивый. Верное сердце, постоянное в своих привязанностях. Честный до смешного... Знаете, вы порой очень на него похожи. Не внешне, разумеется, – внутренне. Анри же стал для баронессы Ле Вассёр чем-то средним между дочкой и сыном. Хорошенький синеглазый ангелок, тихий, покладистый, спокойный... Вот так время шло и шло, дети выросли. Камилла, к великому сожалению своей матери, совсем не желала становиться примерной барышней. Еще бы! Если Франсуа поехал на охоту – она отправлялась с ним, непременно в мужском седле. Если Франсуа затевал драку, рядом непременно оказывалась и Камилла. О чем говорить, если их с детства дразнили женихом и невестой и утверждали, что они Богом созданы друг для друга? Родители и не скрывали своих планов видеть их со временем мужем и женой. Камиллу печалило лишь одно: существовала на свете штука, о которой Франсуа страстно мечтал – воинская слава. Поэтому, прежде чем жениться на своей суженой, он решил пять лет послужить на благо Франции. Король как раз объявил о создании гвардейского полка, и Франсуа-Абер Ле Вассёр стал лейтенантом гвардии. Было ему в ту пору двадцать три года. Камилле минуло двадцать, Анри – девятнадцать.
Виллеру поперхнулся яблоком.
– Это способ поинтересоваться, сколько мне лет? – усмехнулась Камилла. – Я, собственно, и не скрываю, шевалье. Мне тридцать шесть, в марте стукнет тридцать семь. Плохо выгляжу?
Теодор не сразу нашелся, что ответить на подобную откровенность.
– Вы выглядите превосходно, сударыня! – поспешно заверил он.
– Выгляжу на свое! – безжалостно констатировала госпожа де Ларди. Вот еще, ценитель нашелся. – Но благодарю за галантность... Итак, в том году, о котором пойдет речь, Анри должен был закончить Наваррский колледж, а Франсуа провел свой первый год в армии и был ею просто одержим. Госпожа Ле Вассёр приложила все усилия, для того чтобы Анри поступил в колледж. Франсуа терпеть не мог сидеть за книгой и забивать голову науками, а Анри, напротив, был усидчив и терпелив. К тому же характер его с годами ничуть не изменился: тихий, скромный, услужливый юноша, одержимый лишь получением знаний. Преподаватели предсказывали ему большое будущее... Словом, все шло хорошо...
Камилла умолкла: дальше начиналось самое сложное. Еще не поздно остановиться...
– А потом... появилась одна женщина. – Иголка вновь начала быстро и сноровисто порхать по канве, оставляя за собой дорожку желтых крестиков. – Франсуа приехал после Рождества домой на несколько дней. Мы с ним не виделись долгое время, а вы же понимаете, шевалье, быть разлученной с любимым – тяжкое испытание, особенно для молодой девушки. Итак, наговорившись, мы конечно же отправились на верховую прогулку – Франсуа не терпелось вновь увидеть любимые места. Мы с ним сидели на пеньке у дороги, и мимо нас проехала блестящая кавалькада. Дамы, кавалеры... Я знала, что знаменитая герцогиня де Шеврез, верная подруга королевы Анны, прибыла в свой замок Дампьер, который не так уж далеко отсюда, и сказала об этом Франсуа; а тут и сама герцогиня появилась. Она и две ее подруги отстали от остальных, и герцогиня уронила веер. Франсуа превратился в соляной столб, словно жена Лота. – Камилла криво улыбнулась. – Да, я несомненно проигрывала герцогине, даже в юные годы особой красотой не отличалась. Перед Франсуа же на лошади сидела ослепительная красавица: каштановые волосы, голубые глаза, бледная кожа, не знавшая прикосновения солнечных лучей, нежные губы... Разумеется, он потерял голову, прямо не сходя с места. И подал ей веер. Мари де Шеврез не обратила бы на него ни малейшего внимания, но Франсуа, на свою беду, был очень красив. Словом, Мари решила, что прехорошенький наивный сосед стоит внимания, и поцеловала его в знак благодарности, чем окончательно погубила... А мне оставалось стискивать кулаки – в ту пору я еще не могла расцарапать лицо одной из первых красавиц света, не опасаясь навлечь на себя и свою семью какие-либо последствия.
Теодор молчал. Яблок он больше не брал, вино не пил. Что он чувствовал – Камилла понять не могла, хотя бросала на шевалье редкие взгляды.
– Через две недели Франсуа оказался уже в полной власти герцогини и выполнял все капризы. Она же придумывала все новые и новые способы поиздеваться над ним, и ее приближенные дамы – тоже. На Франсуа стало страшно смотреть. Он напоминал тень. Его отвергали – он готов был наложить на себя руки от отчаяния, но тут же Мари сменяла гнев на милость и дарила ему улыбку или четверть часа беседы почти наедине... И так продолжалось почти год. Он попросил отпуск на службе – его мать тогда умирала, действительно умирала, и каково же ей было видеть, что происходит с ее сыном... Мы все чуть с ума не сошли. А потом... – Камилла глубоко вздохнула. – Потом Франсуа оказал герцогине какую-то важную услугу. Настолько важную, что госпожа де Шеврез наконец решила перестать играть с ним в кокетство и приступила к активным действиям по превращению мальчика-поклонника в «настоящего мужчину». Я-то все сразу поняла в первое же утро, как он от нее вернулся, хоть он и не открылся мне – а ведь у нас отродясь никаких тайн друг от друга не водилось...
Камилла отлично помнила то утро – даже лучше, чем, пожалуй, сегодняшнее. Великим благом было бы забыть его. Она помнила, как бледный, виноватый Франсуа стоял перед нею и смотрел в угол, а ведь раньше никогда глаз не отводил. И когда она, устало выдохнув: «Иди куда и к кому хочешь», – села в кресло, чтобы не рухнуть на пол, его глаза вспыхнули такой радостью, что смотреть было больно. Она и не смотрела – отвернулась и не слышала, как Франсуа вышел.
