мужа.
Хоть бы кто-нибудь из самых близких людей был рядом! Но и Виола оставалась в Лондоне.
Хоть бы Мэттью никуда не уезжал!
Особенно к леди Каролине Уинстон.
Каролина сидела на козетке, обтянутой темно-зеленой парчой, в гостиной Уинстон-Хауса. Она была предельно напряжена и прилагала огромные усилия, чтобы прямо смотреть в каменно-неподвижное, мрачное лицо графа Стрикланда. В поместье она вернулась раньше обитателей Белмор-Холла, вместе с родителями покинув Лондон сразу после унизительной сцены в Сент-Джсймсском соборе. И все же семейство Уинстон до сих пор не могло осмыслить того, что учинил человек, считавшийся почти женихом их дочери.
Отец Каролины стоял сейчас у нее за спиной, и она знала, что руки его стиснуты, а губы сжаты в бесцветную линию — признак ярости, не часто ему свойственной.
— Я ценю вашу снисходительность, лорд Лэнсдоун, — говорил граф Стрикланд (только так и могла Каролина в этот момент называть его, даже мысленно), — и бесконечно благодарен за то, что вы позволили мне переговорить с леди Каролиной. Я могу понять, как нелегко далось… все это вашей дочери, не говоря уже о вас и остальных членах вашей семьи. Тому, что я совершил, нет оправданий. Хочу лишь заверить, что я буду всю жизнь сожалеть о неловкости, которую навлек на вас своим недостойным поведением.
Утром этого дня граф прислал лакея с письмом, в котором покорнейше просил лорда Лэнсдоуна о встрече. Он выражал глубочайшее сожаление по поводу того, что случилось в Лондоне, и надежду, что ему будет позволено объясниться с Каролиной, пусть даже в присутствии отца. Нужно ли говорить, что ему было отказано? После того как лакей отбыл, семья Уинстон обсудила письмо графа. После многочисленных и многословных проклятий в адрес виновника скандала отец Каролины все же дал неохотное согласие на встречу.
И вот он здесь, граф Стрикланд… Мэттью в синем суконном мундире с позолоченными эполетами, в узких белых брюках, как всегда, импозантный. Л когда в сторону Каролины глянули синие глаза удивительного оттенка, сейчас особенно темные, она внутренне затрепетала.
— Леди Каролина! Я здесь затем, чтобы лично принести вам самые искренние извинения по поводу случившегося. Нет слов, чтобы высказать, как мне жаль. Вам ли не знать, что я меньше всего желал доставить вам подобное огорчение. Поверьте, я и сам до сих пор не понимаю, как такое могло произойти… очень может быть, что никогда и не пойму.
Она слушала потупившись, но при этих словах подняла голову. Сердце стучало так, что его удары, казалось, сотрясали грудную клетку. На языке ощущалась горечь, и тот же неприятный вкус — вкус желчи, вкус разочарования — застоялся в горле, заставляя сглатывать. Каролина строила планы выйти замуж за Мэттью с тех самых пор, как себя помнила. Он был богат, знатен и достаточно красив, чтобы его супруге завидовала каждая светская дама. При одной мысли об этом гнев начинал клокотать в груди, и приходилось заново подавлять его.
— Почему же вам так трудно понять причины вашего поступка, милорд? Разве не ясно, что вы влюблены в эту женщину?
Долгое время Мэттью не отвечал, просто стоял очень прямо и смотрел перед собой.
— Не стану отрицать, она много для меня значит, — наконец признал он, и это заставило Каролину выпрямиться и напрячься еще сильнее. — В какой-то момент я даже подумывал о браке с ней, но ни в косм случае не в ущерб вам, миледи. Я собирался переговорить и предложить ответить отказом на официальное предложение. Мне представлялось невозможным оскорбить давнего и преданного друга, каким всегда были для меня вы. Я не мог и помыслить опорочить вас публичным скандалом.
— Я ценю благородный порыв, заставивший вас искать личного объяснения, — проговорила Каролина с внешним спокойствием, хотя душа ее обливалась злыми слезами. — Все мы люди, а человек несовершенен. Никто до конца не знает себя, не знает своих слабостей и пороков, пока поступки не обнаружат их. — Она сумела мягко улыбнуться, хотя охотнее закричала бы и затопала ногами. — Я нахожу, что в вас, милорд, даже меньше недостатков, чем в большинстве представителей сильного пола. Вы почти образец добродетели.
— Каролина!
Она остановила поток возражений коротким жестом изящной руки, затянутой в белую перчатку.
— Однако вы теперь женаты, и мне остается только принять это. Разумеется, со временем я привыкну к вашему новому положению, но в данный момент никак не могу пожелать вам счастья в семейной жизни, поскольку это будет откровенным лицемерием. Однажды настанет день, и я смогу сказать это со всей искренностью. Увы, пока я способна лишь молиться, чтобы Бог и герцог Милтон простили вас.
С этими словами она повернулась, чтобы уйти. Мэттью удержал ее за руку.
— А вы? Вы, Каролина? Простите ли вы меня когда-нибудь? Простить его? Как у него повернулся язык даже спрашивать об этом! Он сделал из нее посмешище, расстроил вес се планы на будущее! Из всего обилия соискателей она предпочла его, ждала предложения терпеливо и честно, не позволяя другим даже приблизиться! Простить его?
— Я постараюсь, милорд, — сказала Каролина ровно, хотя бесстрастное выражение в любую секунду могло слететь с лица, как маска.
На этот раз Мэттью позволил ей уйти, оставшись в гостиной с лордом Лэнсдоуном для дальнейшего выяснения отношений. Каролина поднялась в свою комнату и заперлась. Именно здесь она пропела несколько дней после приезда из Лондона, изнемогая от бессильной ярости. Частично объектом этой ярости был граф, унизивший ее перед лицом лондонского света, а заодно выставивший в дураках и себя, и беднягу Милтона. Он оставил след, смыть который были не в силах никакие извинения. Но главная доля вины лежала не на нем. Джессика Фокс довела его до безрассудства, которому не было оправдания.
Джессика Фокс! Это вероломное скопище пороков, бессовестная и беспринципная интриганка, которая задалась целью сбить достойного человека с пути истинного! Ее нисколько не волновало, что тем самым она навлекает позор на имя Белморов.
Так кто же она, эта женщина, укравшая Мэттью? Каролина снопа и снова задавала себе этот вопрос. Откуда она взялась? Кто были ее родители? Почему до недавнего времени никто никогда о ней не слышал? Нужно было сразу и безоговорочно поверить Френсис Фезерстоун. Едва познакомившись с Джессикой, та начала испытывать разного рода подозрения. Например, почему та всегда держится особняком и мало говорит о себе? Почему, какое бы имя из числа знакомых маркиза ни упоминалось, она впервые слышала его? Кто знал всю правду о ее происхождении? Маркиз? Мэттью? А если и они не знали всей подноготной о Джессике Фокс?
Бессознательная торжествующая улыбка скользнула по губам Каролины, когда она вообразила себе множество тайн, которые можно раскрыть, если как следует копнуть прошлое прелестной мисс Фокс. Следом возникла картина того, какой ужас отразится на лице Мэттью, поставленного перед непрезентабельными фактами, как капитан упадет на колени, умоляя простить его и принять. Но даже это не так ласкало душу, как мысль о публичном развенчании и унижении соперницы. Как только Джессика будет повержена, останется только раскрыть Мэттью объятия и позволить ему исправить совершенную ошибку.
Каролина улыбалась, ее уязвленная гордость нежилась в лучах задуманной мести. Если в этом мире существует хоть какая-то справедливость, думала она, Джессике Фокс придется дорого заплатить за причиненные страдания. Может быть, именно ей, Каролине Уинстон, суждено явиться орудием Божьего суда.
И она поклялась себе, что рано или поздно, не важно, каким способом, она посчитается с графиней Стрикланд за все.
Уже стемнело, когда граф вернулся в Белмор-Холл. Несмотря на тягостную сцену в доме Уинстонов и на то, каким пристыженным он тогда себя чувствовал, ему стало легче после визита к Каролине. Каким-то странным образом разговор с ней рассеял тягостное ощущение, овладевшее им в последние дни.
С той самой минуты, как Мэттью очнулся от пьяного сна на постоялом дворе и осознал, что самым скандальным образом похитил Джессику с венчания, он все глубже погружался в пучину сожаления и раскаяния. Первым делом граф послал герцогу письмо, в котором рассыпался в извинениях, предлагал компенсировать понесенные расходы и дать в прессе публичное извинение. Следующим было письмо к отцу с просьбой посодействовать в заглаживании последствий скандала. Письмо было коротким, только
