нибудь из них мог… тогда это конец! Брак, заключенный с помощью обмана, легко расторгнуть. Или еще хуже: Мэттью понял, что слишком любит Каролину Уинстон и готов ради нес на все, даже на развод…
Титаническим усилием воли Джессика заставила себя успокоиться. Нельзя же всегда жить в страхе, ожидая худшего, шарахаться от малейшей тени на горизонте! Так можно ненароком себя выдать. Куда разумнее смотреть мужу прямо в глаза и улыбаться, в душе вознося молитву о том, чтобы обман никогда не раскрылся. И нечего ждать бог знает чего от этого ужина. Довольно будет и того, что они дружески поболтают за вкусной едой.
Укрепившись в решимости вести себя непринужденно, Джессика бросила в зеркало еще один взгляд, несколько раз медленно и глубоко вздохнула и направилась к двери, соединяющей апартаменты. Оказалось, что гостиная Мэттью залита светом нескольких канделябров. Все: и тяжелые гобеленовые драпировки, и красивый лепной потолок, и темное полированное дерево стен, и небольшой стол, покрытый белоснежной льняной скатертью, — было подсвечено золотом. Сервировка оказалась изысканной, хрусталь таинственно поблескивал при каждом колебании крохотных язычков огня.
И еще в гостиной был Мэттью, с бронзовым от загара лицом, рыжевато-русыми волосами, отросшие кончики которых касались крепкой шеи, с его широкими ладонями и длинными сильными пальцами. Боже милостивый, да ведь этот красивый мужчина — ее муж!
Мэттью поднял голову на звук открывающейся двери, но вместо того, чтобы сразу поспешить навстречу жене, просто смотрел, как она идет через гостиную. Это было подлинное удовольствие — видеть, как Джессика движется, как высоко держит голову. Она улыбнулась ему — неуверенно, едва заметно, и Мэттью осознал, что охотно улыбается в ответ.
— Добрый вечер, миледи.
С этими словами, словно кто-то властно потянул его вперед за невидимую нить, он вдруг сорвался с места и зашагал навстречу. Как Мэттью и предполагал, Джессика была в голубом. Платье очень выгодно оттеняло ее глаза, а декольте выглядело куда ниже, чем на любом из ее девических платьев. Округлости грудей обнажились до самых сосков и вздымались над лифом, вызывая в памяти тс немногие моменты, когда он видел их совершенно голыми. Судьба как будто насмехалась над его решением действовать как можно медленнее! Ситон еще не успел и коснуться этой девушки, а уже был возбужден так, что это мешало двигаться! Ничего, теперь ему недолго осталось мучиться.
— Д-добрый вечер, милорд. Надеюсь, я не заставила вас ждать?
— Миледи, если бы вы заставили меня ждать даже половину ночи, я все равно не был бы в претензии, — усмехнулся Мэттью, взял се руку, повернул и совсем легко поцеловал в середину ладони. — Ведь я первый заставил вас ждать, не так ли? В течение четырех бесконечно долгих дней я пренебрегал супружескими обязанностями, что совершенно непростительно. Приношу мои самые искренние извинения… в последнее время я только это и делаю. — Джессика улыбнулась шутке, и он поежился от нового сладкого спазма в паху. — Заверяю вас, сегодня я сторицей возмещу упущенное.
— Я… — начала она, но запнулась и покраснела, глянув через плечо, словно боялась, что кто-нибудь может услышать столь нескромное замечание, — я знаю, что вам пришлось нелегко в эти четыре дня… в том смысле, что нужно было уладить столько дел! Удалось ли это, милорд?
— Насколько возможно на данном этапе. Мэттью сказал это чисто механически, впитывая взглядом бледное золото ее волос, нежную округлость щеки, точеную шею, едва заметные выпуклости ключиц, между которыми во впадинке часто бился пульс.
— Однако мне меньше всего хотелось бы сегодня вечером обсуждать дела. — Граф галантно проводил Джессику к столу, поднял бокал шампанского и протянул ей. Бокал был полон до самой позолоченной кромки, и крохотные пузырьки, лопаясь, рассыпали искорки, подсвеченные свечами. — По правде сказать, я бы предпочел, чтобы мы как можно скорее прекратили всякие разговоры.
Бокал дрогнул в ее руке, искристая капля покатилась через край, оставляя дорожку на запотевшем хрустале. Джессика облизнула губы кончиком языка — движение, изначально волновавшее Мэттью. Не в силах удержаться, он привлек ее к себе за талию как можно ближе и наклонился к этим влажным губам. Они были именно такими, как он помнил, нежными и податливыми, и раскрылись для него, слегка дрожа. Ситон нырнул языком вглубь, спеша полнее ощутить вкус плененного рта, и не удивился, ощущая одну очень важную часть себя как огненный стальной стержень.
Господи, как он хотел ее! Хотел вобрать в себя, втянуть ртом, как лакомство, хотел прижать к себе так близко, чтобы два тела слились в одно. Мэттью чувствовал, как пальцы впиваются ему в плечи, как груди прижимаются к его груди, и даже сквозь одежду ощущал, как твердеют ее соски под шелком платья. Непроизвольно его собственные пальцы свело от желания рвануть тонкий материал, разодрать его надвое и совершенно обнажить прекрасные белые холмы, чтобы можно было покрыть их поцелуями, кусать, лизать и сосать, пока Джессика не начнет стонать от удовольствия…
Вместо этого Мэттью собрал остатки самообладания и оторвался от нее. Когда он заговорил, то едва узнал свой хриплый, не совсем внятный голос.
— Однако, леди Стрикланд, повариха вложила немало труда в сегодняшний ужин. У меня так много планов на эту ночь, что лучше будет поскорее приступить.
— Как желаете, милорд, — тихо промолвила Джессика, щеки которой пылали.
Стол был сервирован ближе к разожженному камину. Со всевозможной галантностью Мэттью проводил жену до места. Он пытался справиться с нарастающей физической потребностью, но тут как нарочно подол платья скользнул по его бедру и кровь с новой силой запульсировала внизу живота. Тем не менее ему удалось аккуратно выдвинуть и снова подвинуть стул и чинно усесться самому. По звонку вошел лакей и начал накладывать кушанья. Мэттью мог думать только о податливости губ Джессики, о гибкости ее стана и шелке ее кожи, поэтому кивал невпопад, не глядя на тарелку.
Ужин шел обычным размеренным порядком, и, несмотря на лихорадочное состояние, Мэттью должен был признать, что повариха превзошла себя. Дна лакея, прислуживавшие за столом, двигались неслышно, с особенно значительным видом, словно участвовали в некоем торжественном ритуале. Нельзя сказать, что блюдам было отдано должное, так как в гостиной висело густое, как патока, напряжение. Стол был не настолько велик, чтобы то и дело не соприкасаться руками, отчего беседа, и без того не слишком оживленная, то и дело замирала. Взгляды сталкивались, и ни один не мог отвернуться первым. Пожалуй, только бокалы шампанского опустошались регулярно.
К тому моменту, как была подана последняя перемена, Джессике начало казаться, что нервы ее не выдержат, а Мэттью выглядел даже более беспокойным. К ужину был заказан роскошный десерт, оставшийся совершенно нетронутым. Мэттью чуть ли не вытолкал за порог обоих лакеев и запер дверь на ключ.
— Когда я приказал подать ужин сюда, то был, должно быть, не в своем уме. — Повернувшись, он устремил взгляд на ее рот. — Нужно было вообще от него отказаться.
Мэттью в несколько громадных шагов преодолел расстояние до стола, где стояла жена, держась руками за край, как за поручни корабля во время качки. Поцелуй был горячий, недвусмысленно жадный, голодный и берущий. И не оставлял никаких сомнений в том, что у Мэттью на уме. Джессику словно пронзила огненная стрела.
— Я поклялся себе, что буду действовать очень медленно и постепенно, — услышала она возле самого уха, — но если через десять минут на тебе еще что-нибудь будет из одежды, я просто разорву еЈ в клочья!
— Сейчас же позову Минерву и… — поспешно начала Джессика, заливаясь краской до корней волос.
— Горничная тебе сейчас ни к чему, — отрезал граф, поймав се за руку. Он улыбался странной улыбкой, одновременно ласковой и диковатой, и взгляд его был прикован теперь уже к ее груди. — Думаю, я смогу ее заменить. Прошу вас повернуться, леди Стрикланд.
Все в ней оцепенело на мгновение, потом качнулось и успокоилось. Она подчинилась, не чувствуя больше ничего, кроме быстрых касаний живого огня там, где на самом деле прикасались пальцы Мэттью. Жемчужных пуговок было много, целый ряд вдоль всей спины, и, по мере того как они оказывались расстегнутыми, учащался и стук ее сердца. Оно даже не колотилось, а грохотало к тому моменту, как платье сползло с ее плеч, а потом и с бедер, голубой волной опустившись на пол.
— Ты знаешь, как сильно я хочу тебя? Ты не можешь этого знать.
