Но дня через два я утешилась, когда Эльжбета сказала, что мы с ней поедем в N. Ей нужно было уладить там какие-то дела, и она хотела покопаться в библиотеке. Мы договорились, что я вернусь к четырем, когда Крысь придет из школы (ленч он съест у Басса), а она вернется позднее, вместе с Войтеком.
Поездка на автобусе заняла полчаса. Мы проехали жилой комплекс, похожий на наш, но, пожалуй, еще более крупный, и вышли на Плац-1944.
– Тут ты не заблудишься, улицы имеют названия. Обратный автобус пойдет с этого же места, ехать на нем до конца. Запомнишь название остановки и номер автобуса? – Эльжбета хотела быть уверенной в том, что я не потеряюсь.
– Запомню, – заверила я ее.
Я осталась одна в чужом городе и почувствовала себя в своей стихии. Первым, что привлекло мое внимание, было, разумеется, кафе с террасой, застекленной с двух сторон и открытой с улицы. Входя в него, я почувствовала дуновение теплого воздуха. У богатых голландцев есть средства на такой обогрев.
Я уселась на террасе, заказала кофе и, закурив сигарету, начала смотреть на уличную суету. Меня поразили прежде всего две вещи. Во-первых, я не увидела никого с покрытой головой, хотя было довольно холодно. Даже очень пожилые женщины шли без головных уборов и, казалось, не чувствовали резких порывов ветра, который рвал им волосы. Я тоже ходила с непокрытой головой, но лишь потому, что у меня не было моей шляпки от дождя. Между прочим, она идеально подошла бы для такой погоды. К тому же с растрепанными волосами только очень молодые девушки не кажутся ведьмами. Во-вторых, меня поразило, что здесь так много цветных иностранцев, как, впрочем, и не цветных, которых, как, например, турков, легко было узнать. Молодой кельнер, принесший мне кофе, также не был похож на голландца – темноволосый, с резко очерченными бровями и мягким цветом лица. Я не выдержала и спросила:
– Вы голландец? Он сверкнул зубами:
– Нет, югослав.
– Здесь много иностранцев, – сказала я.
– Да, – ответил он вежливо.
Довольная своей наблюдательностью, я пила кофе, размышляя о том, что «У поваренка» на Новом Швяте[2] его готовят гораздо лучше.
Как на террасе, так и в самом кафе людей было мало. Недалеко от меня пили сок несколько девушек и парней, одетых в джинсы, куртки и высокие ботинки. За соседним столиком расположился пожилой прилично одетый мужчина. Он сидел ко мне боком и читал газету. Кроме него, больше никто здесь газет не читал. Что это за газета, мне выяснить не удалось. «Француз», – подумала я. Когда я разговаривала с кельнером, мужчина слегка наклонился в мою сторону, прислушиваясь. Мне показалось, что это англичанин, который не может понять, на каком языке я говорю.
Тот факт, что в Голландии кишмя кишат иностранцы, повлиял на ход моих мыслей. Если до сих пор я считала, что визит сыщиков в дом Войтека был обычной проверкой работающего здесь иностранца, то теперь это объяснение казалось мне более чем сомнительным. При таком множестве иностранцев в стране полиция не может интересоваться каждым. Она может установить наблюдение за кем-нибудь из них в случае, если против этого человека есть конкретные подозрения или улики. Может, кто-то из знакомых Войтека впутался в какое-то сомнительное дело и оказался на подозрении? А может, моему ребенку кто-то подкладывает свинью? Подкладывать свинью – это занятие я до сих пор считала нашей отечественной привилегией, но может, это также и голландская специфика?
Я решила при ближайшей возможности расспросить Войтека о его коллегах. В любом случае хорошо, что тогда я не спугнула шпиков.
Утвердившись в этом мнении, я с удовольствием сделала последний глоток кофе, вышла на улицу и побрела куда глаза глядят.
Узкие двух-трехэтажные дома с узорчатыми крышами, чистые и опрятные, создавали впечатление, что они как бы извлечены из старой голландской картины. Мешали этому впечатлению только первые этажи, переделанные в современные магазины, с прилавками, выходящими на улицу. Попадались и дома как из детской сказки. Теплая бронза клинкерного кирпича и снежная белизна карнизов и обрамлений окон живо вызывали в памяти домики из глазированных пряников.
Я добрела до реки с тщательно отделанной набережной, повернула и, миновав две улицы, неожиданно оказалась на рынке. Здесь мне невольно вспомнились восторги попутчицы в «очень бордовой» кофте. На лотках громоздились груды самых разных фруктов и овощей. Все очень красиво уложено, чистенькое, рассортировано по размерам, даже морковь. Меня сразу же заинтересовали знаменитые голландские цветы. Они стояли в ведрах, плотно обернутые в целлофан, и производили значительно меньшее впечатление, чем живописно размещенные в кувшинах и лежащие слоями на прилавках цветы наших уличных торговок.
И вот тут в конце рынка я наткнулась на благородную даму из поезда. Я сделала вид, что не заметила ее, а она, к моему удивлению, подошла ко мне и словоохотливо приветствовала меня. В течение всей поездки она изображала гордое одиночество, а теперь обратилась ко мне как к старой знакомой.
– Представляете, я зря приехала! – сообщила она. Мне ничего не оставалось, как спросить почему.
– Родственник, к которому я приехала, умер…
– Примите мои соболезнования, – буркнула я стереотипную фразу.
– Собственно, я его и не знала, видела только в детстве. Он был двоюродным братом моего отца…
Разговор принимал затяжной характер. Видимо, у нее здесь не было никого, кому она могла бы довериться. У меня не хватило твердости под каким-либо предлогом прервать беседу и попрощаться, но слушать стоя о двоюродном брате ее отца мне тоже не улыбалось. И я предложила ей пойти выпить кофе. Она охотно согласилась.
Мы оказались в какой-то маленькой забегаловке на шумной улице, полной автобусов и трамваев. Тут я еще раз убедилась в том, насколько обманчивой бывает внешность. Не разговаривавшая ни с кем в дороге благородная дама оказалась неслыханно болтливой. До того, как мы выпили кофе, я уже знала, что ее родственник поселился в Голландии после войны, а прежде служил в корпусе генерала Мачека, на родину он никогда не приезжал и уже много лет ни с кем не переписывался, тем более что особенно не было с кем. Его близкие родственники умерли, а она дальняя родственница. Только в этом году она получила письмо, в котором он просил ее приехать, сообщал, что уже старый и плохо себя чувствует.
