рукавицу, позвала Цезаря, и сокол сел ей на руку. Но когда она потянулась за ружьем, Наварро загородил ей дорогу и покачал головой.
– Вам это не понадобится, сеньорита.
Камилла опустила голову и молча пошла к двери.
Этот человек был опасен, но ради спасения тети Пруди она была готова на все.
Сантос и Хуан провели в подвале уже несколько часов. Не раз за это время они пытались высадить дубовую дверь, наваливаясь на нее всем телом, но безуспешно. В помещении имелось окошко, но оно располагалось под самым потолком и было забрано стальными прутьями.
– Мы угодили прямо в ловушку, отец, – удрученно сказал Хуан. – Но как можно было догадаться, что мальчик с запиской от священника нам солгал?!
– Я
– Вы думаете, с сеньорой Камиллой что-то случилось, отец?
– А зачем еще кому-то понадобилось разлучать нас? Ладно, хватит болтать! Попробуй еще раз открыть эту чертову дверь.
Но не успел Хуан взяться за ручку двери, как она вдруг распахнулась, и на пороге возник человек в рясе католического священника.
– Кто вы такие и что вы здесь делаете? – спросил он, глядя на них в полном недоумении.
– Простите, святой отец, у нас нет времени на объяснения, – ответил Сантос, протискиваясь мимо него в дверь.
Сантос и Хуан пробежали по церковному двору, добрались до пивной, одним духом взлетели по лестнице наверх и ворвались в комнату. Камиллы и след простыл.
– Скорее, мой мальчик, нельзя терять ни минуты!
Сантос повернулся к двери и столкнулся лицом к лицу с разъяренным Хантером Кингстоном. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что Камиллы здесь нет, он обратился к старшему вакеро Валье дель Корасон, который смотрел на него с убитым видом.
– Где она, Сантос?
– Я не знаю, сеньор, – тихо ответил Сантос, качая головой. – Нас с Хуаном выманили отсюда и заперли. Когда мы вернулись, ее уже не было.
– Глупец! Как ты мог позволить Камилле ехать с вами?! И как мог оставить ее одну?! – гневный голос Хантера как гром гремел в тесной комнате.
– Мы найдем ее, – решительно заявил Сантос, двигаясь к двери.
– Я сам найду свою жену! От тебя проку никакого, только вред один! – прорычал Хантер.
Спустившись по лестнице, Хантер вошел в пивную и выложил на стойку золотую монету.
– Мне нужно кое-что узнать, сеньор, – проговорил он, пристально глядя на хозяина.
Масленые глазки мексиканца жадно заблестели.
– Я постараюсь помочь, амиго.[5]
– Скажите мне все, что знаете о белой женщине, которая была здесь сегодня. Что с ней случилось?
Глазки мексиканца сразу испуганно забегали, он подтолкнул монету обратно к Хантеру.
– Я ничего не знаю, сеньор, ровным счетом ничего не знаю! – даже голос у него задрожал от страха.
Хантер сгреб его за грудки и наполовину вытащил из-за стойки. Несколько посетителей вскочили было на ноги, но тут Сантос и Невада выхватили револьверы и знаком велели им снова сесть.
– Выкладывай все! – прошипел Хантер. – Куда исчезла моя жена?
Испуганный хозяин пивной облизнул пересохшие губы.
– Клянусь Богом, я ничего не знаю, сеньор! Говорят, в деревню приезжали сегодня какие-то люди, они спрашивали о женщине с севера… Но больше мне ничего не известно!
Хантер оттолкнул его, и мексиканец врезался спиной в полки с бутылками и стаканами, обрушив их на пол. Послышался звон разбитого стекла.
– Пошли! – бросил Хантер своим спутникам. – Здесь мы больше ничего не узнаем. Похоже, этих людей кто-то здорово напугал.
Выйдя из бара, он без промедления сел на лошадь. Его лицо как будто окаменело, на нем нельзя было различить никаких признаков терзавшего душу беспокойства. Оглядев высившиеся на горизонте горы, он пришпорил коня и при этом даже не посмотрел, едут за ним остальные или нет.
Старший вакеро, с трудом поспевая за Хантером, вдруг вспомнил, что днем видел у конюшни Уэйда Робертса. Неужели он имеет отношение к похищению Камиллы?! Но Сантос сразу же с негодованием отбросил эту мысль. Нет, Уэйд Робертс, конечно же, оказался в Санта-Розе по чистому совпадению. Его семью Сантос знал много лет. В Техасе их уважали. Нет, Уэйд не стал бы ничего затевать против Камиллы или ее тети!
А Хантер, изо всех сил торопя коня, чувствовал, как сердце его сжимают ледяные пальцы страха. Пять лет он терзался тоской по Камилле, но только теперь, опасаясь, что ему больше не суждено увидеть ее живой, по-настоящему понял, что она значит для него.
