— Думаю, очень разумная мысль, дорогая.
Ифигиния вдруг увидела, что глаза его зажглись каким-то новым, совершенно особенным светом. Она улыбнулась.
— Если вы с Отисом поженитесь, он станет приемным отцом Марианны. Она сможет назвать его отцом, и никому это не покажется странным. Он сможет открыто относиться к ней как к дочери, и люди едва ли заподозрят, что это нежность настоящего отца.
— В чем, кстати, тоже нет ничего странного, — заметила Амелия. — Более того, узаконив ваши отношения, вы сразу уладите дела, связанные и с деньгами Гатри, и с наследством Отиса.
— Точно, — кивнула Ифигиния. — Марианна станет богатой наследницей.
— И никому уже не придет в голову сомневаться, — пробормотал Отис. — Совершенно естественно, что я захочу сделать наследницей приемную дочь!
— Господи! — Зоя быстро оценила открывающиеся возможности. — Да она тогда сама сможет выбирать себе мужа!
Отис взял ее руку, поднес к губам:
— А я получу величайшее счастье не только без скандала называть дочерью собственную дочь, но и назвать тебя, любовь моя, своей женой.
— Ах, Отис! — подняла на него глаза леди Гатри. — Ты всегда был так добр ко мне. Только твое присутствие помогало мне терпеть жизнь с Гатри.
— Ты подарила мне наивысшее счастье, — ответил тот. — И если захочешь оставить неизменными наши отношения, я сочту это за великую честь. Но знай, ничто на свете не сравнится для меня с правом назвать тебя своей женой.
Глаза Зои засверкали.
— Как могу я отказать тебе? Я думала, что никогда больше не выйду замуж после того, как освободилась от Гатри. Но ведь ты единственный мужчина, которого я любила в своей жизни. Ты отец моей дочери. Мой лучший, самый преданный друг.
— Я сегодня же выхлопочу специальное разрешение на брак! — ликующе воскликнул Отис. — Уже вечером мы сможем обвенчаться!
— Я почему-то уверена, что Марианна будет счастлива, — заметила Амелия.
Ифигиния ткнула ручкой в листок бумаги:
— А вымогатель лишится еще одного лакомого кусочка. Я начинаю убеждаться, что Мастерс и здесь оказался прав. Он всегда говорил, лучший выход — перехитрить злоумышленника, раскрыв свои секреты.
— И он был абсолютно прав, — подтвердила кузина.
— Но он злоупотребляет своей вечной правотой, — буркнула Ифигиния. — И хуже всего то, что Маркус прекрасно это знает и не стесняется заявлять во всеуслышание. Клянусь, порой я просто бешусь.
— Не потому ли, что ты привыкла сама быть во всем правой? — ехидно заметила Амелия.
Ифигиния хмуро вспомнила свой план разоблачения вымогателя путем поиска владельца печати с фениксом и черного воска.
— Никогда еще не встречала мужчину, который оказывался бы прав чаще, чем я. Это ужасно действует на нервы.
…Но еще больше действовала на нервы мысль, что она влюбилась в мужчину, знающего все на свете, кроме одного — как снова полюбить.
— У Мастерса есть новая версия, Ифигиния? Кто же, по его мнению, намерен выдать на суд света чужие тайны? — спросила Амелия, когда они поднимались по лестнице в контору Адама.
— Он пока не знает, кто этот негодяй. Но самое любопытное его предположение, что миссис Вичерлей не была вымогательницей.
Амелия изумленно посмотрела на кузину:
— Правда? Но если не она, то кто?
— Я же сказала, Маркус пока не нашел нового подозреваемого, просто у него появились сомнения относительно миссис Вичерлей. — Поднявшись на площадку, Ифигиния двинулась по коридору к двери Адама.
— Ну, а ты-то сама как считаешь?
— Ума не приложу, что и Думать о последних событиях. Я до сих пор верю в черный воск и печать с фениксом, как и в то, что пославший письмо тете знал о планах Мастерса провести месяц за городом.
— Я представляю, как тяжело тебе отказаться от своей гипотезы. Но Мастерс скоро решит и эту проблему.
Ифигиния недовольно сморщила носик:
— Боже ты мой, скажите, какая вера в его талант и мощный интеллект! А ведь ты совсем недавно прилагала столько сил, стараясь оградить меня от него.
— Я до сих пор боюсь, что он разобьет твое сердце, но тем не менее именно он может найти разгадку.
— Ты всегда была невероятно практичной, Амелия. Это одно из самых ценных твоих качеств.
Они остановились перед узкой дверью. Ифигиния подняла было руку, чтобы постучать, но вдруг заметила, что дверь приоткрыта и через щель доносится срывающийся от ярости хриплый мужской голос:
— Я требую встречи с руководством фонда, слышишь, Мэнваринг?
Ифигиния тихонько отворила дверь. Здоровенный коренастый мужчина с перекошенным от гнева лицом угрожающе навис над столом Адама. Сам Адам сидел спокойно, с выражением холодной брезгливости на лице. Мужчины не заметили замерших в дверях кузин.
— Я уже говорил вам, что это невозможно, — отвечал Адам.
— А я настаиваю! — заорал незнакомец и с такой силой грохнул толстым кулаком по столу, что затряслись стоящие на нем коробочка с воском и перья в стаканчике. — Я требую, чтобы мне позволили лично переговорить с хозяевами! Меня не устраивает их ответ.
Ифигиния услышала, как Амелия тихо испуганно вскрикнула.
— Амелия? — дотронулась она до рукава кузины. — С тобой все в порядке?
Амелия не отвечала. Она стояла неподвижно, не сводя глаз с мужчины, стучащего кулаком по столу Адама.
— А я уже говорил вам, что хозяева фонда не заинтересованы в вашем участии, Додгсон. — Мэнваринг поднялся, челюсти его были стиснуты, как у бульдога. — И я также объяснил вам почему.
— Ложь! Все это ложь, придуманная какой-нибудь дрянью гувернанткой! — взвыл Додгсон. — Ни на секунду не поверю, что солидные люди могли всерьез отнестись к выдумкам подобной особы!
Амелия шагнула вперед. Плечики ее были гордо расправлены.
— Нет, не выдумки. Вы грязный, порочный человек, Додгсон. И мы с вами оба знаем это.
Мужчина стремительно обернулся:
— Кто вы, черт возьми, такая?!
— Не узнаете? Я Амелия Фарлей. Когда-то я работала гувернанткой, но теперь у меня совершенно иное положение.
Додгсон ошеломленно выпучил глаза — он узнал Амелию. Разинув рот, он уставился на нее:
— Ты… Так это ты донесла хозяевам на меня?! И кто мог поверить тебе?
— Мисс Фарлей — одна из хозяек фонда, — с мрачным удовольствием пояснил Адам.
— Не понимаю… — Додгсон ошарашенно поворачивал лицо с тяжелой бульдожьей челюстью от Адама к Амелии и обратно. — Но это невозможно…
— Нет, Додгсон, — ровно ответил Адам. — Это более чем возможно. И вы никогда не станете нашим вкладчиком.
— Из-за какой-то клеветы… смазливенькой шлюшки? — взвизгнул Додгсон. — Вы не можете говорить всерьез!
Адам рванулся через стол, размахнулся и со всей силы ударил кулаком прямо по безмятежной физиономии Додгсона. Тот взвыл от боли, изумления и ярости. Шатаясь, припал к стене, прижимая руки к разбитому носу. Адам, все еще сжимая кулаки, подошел к нему:
