— Об этом не беспокойся. Он не узнает о тех фотографиях.
— Но если бы все-таки узнал, то был бы очень сильно расстроен, — настаивала Сиренити. — Bозможно, он не смог бы принять меня. Возможно, потребовал бы, чтобы ты перестал со мной встречаться.
На щеках у Калеба шевельнулись желваки.
— Неужели ты можешь хоть на секунду подумать, что я разорвал бы наши отношения из-за того, что ты не понравилась деду? Тебе надо понять одну вещь, Сиренити. Я очень много делаю для семьи, но не позволяю родственникам вмешиваться в мои личные дела.
— Меня больше беспокоит то, что ты своими отношениями со мной, похоже, бросаешь вызов своей семье. Я наблюдала за тобой сегодня. Ты словно провоцировал их на неодобрительные высказывания в мой адрес.
— К черту их всех. — Он поймал ее рот и впился в него, чтобы остановить поток слов.
Она не сопротивлялась, но и не ответила так, как в прошлый раз. Просто ждала, когда закончится поцелуй.
Когда Калеб поднял голову, он тяжело дышал.
— Сиренити, это не имеет никакого отношения к моему деду.
— Ты уверен?
— Уверен, черт побери.
— Я ведь серьезно, Калеб. — Она смотрела ему прямо в глаза. — Я не позволю тебе использовать меня в какой-то личной вендетте, которую ты, возможно, намерен объявить своей семье.
— Я хочу тебя, — пробормотал он ей в шею. — Я привез тебя сюда, чтобы представить деду. Я вырос в семье, где очень ценят традиционные ритуалы и ожидают, что я буду их уважать. Но что бы Роланд Вентресс ни сказал или ни сделал, это никак не повлияет на то, что происходит между нами двоими. Это тебе ясно?
Она поколебалась, но потом напряжение стало постепенно отпускать ее. Она несмело улыбнулась.
— Честное слово?
— Честное слово, — прошептал Калеб.
Осознание того, что он сказал именно то, что думал и чувствовал, ударило по нему с силой приливной волны.
Он хотел ее так сильно, как не хотел еще ничего в своей жизни. Она относилась к тому немногому, чего он когда-либо хотел только для самого себя, а не для того, чтобы угодить деду или в очередной раз удовлетворить его неизменное требование безупречности и успеха во всем.
Калеб понимал, что желание, которое он испытывал к Сиренити, делало его потенциально уязвимым, чего раньше с ним никогда не случалось. Оно давало ей больше власти над ним, чем он когда-либо позволял иметь женщине. Но он был уверен, что справится с ситуацией. Уж чему-чему, а управлению своими эмоциями он научился, пока рос в доме деда.
К тому же он не собирался повторять той ошибки, которую когда-то сделал отец. Он никогда не позволит женщине, кто бы она ни была, поломать ему жизнь. Даже у Сиренити нет такой власти, подумал Калеб.
— Калеб?
— Поцелуй меня. — Он сжал ее голову в ладонях и накрыл ее рот своим. На этот раз он скорее просил, а не брал штурмом, уговаривал, а не вторгался.
Сиренити разжала зубы и впустила его. Она обвила руками его талию и прижалась к нему.
Ток возбуждения пронзил тело Калеба. Он просунул руку под ее халат, и ему на ладонь легла восхитительная округлость ее груди. Она затрепетала в ответ. Она хочет его. Знание этого зажгло огонь у него в крови.
Не отпуская ее губ, Калеб начал постепенно подводить Сиренити к кровати. Сначала она легко пошла за ним, но, сделав несколько шагов, вдруг резко остановилась.
— Нет, — прошептала она, вырываясь из его объятий. — Не надо.
— Почему нет? — Он не хотел спорить. Он был в состоянии думать лишь о том, как уложить Сиренити в постель. — Пару дней назад у меня сложилось впечатление, что ты передумала и хочешь, чтобы мы занялись любовью.
Она сердито посмотрела на него, торопливо поправляя халат.
— Не имеет значения, чего я хочу или не хочу. По крайней мере сегодня. Это было бы, без сомнения, полной противоположностью тому, что твой дед считает хорошими манерами. Его поколение не одобряет подобных вещей. Будет правильно, если мы отнесемся с должным уважением к его взглядам и привычкам.
— Черт побери, Сиренити, я же сказал тебе, мне плевать на то, что он подумает.
— Да, я знаю, но я гостья у него в доме и считаю, что должна вести себя по его правилам. Он производит впечатление очень старомодного человека. Он бы, вероятно, счел совершенно неприличным с нашей стороны заниматься сексом здесь, в этой спальне, где ты спишь с детства.
Калеб понял, что она говорит это вполне серьезно.
— Хотя деду перевалило за восемьдесят, он не страдает старческим слабоумием. Держу пари на что угодно: он думает, что мы с тобой спим.
— Дело не в этом, — сказала она, направляясь к двери на веранду. — Дело в том, что он такой человек, который ожидает, что его внук будет вести свои лю6овные дела, соблюдая приличия и такт. Именно так делалось в его время.
— А ты откуда знаешь?
— Ладно, перестань. Это же очевидно. — Она остановилась, взявшись за дверную ручку. — Скажи мне правду. Ты когда-нибудь занимался любовью с другой женщиной под этой крышей?
Калеб одной рукой облокотился на крышку бюро и несколько секунд молча разглядывал ее. Он чувствовал, что не на шутку сердит. Он хотел сделать следующий шаг в их отношениях. А Сиренити почему-то вдруг заупрямилась. Если бы на ее месте была любая другая женщина, то он заподозрил бы, что она играет с ним в кошки-мышки. Но Сиренити — это Сиренити. Он не мог представить себе, чтобы она с успехом играла в такую игру.
— Нет, — сказал Калеб. — Никогда.
— Вот видишь? До сих пор ты считал необходимым соблюдать приличия, приезжая сюда. Ты должен это признать.
Калеб подумал над этим, потом пожал плечами.
— Пожалуй, ты права. — Временами Сиренити бывала чертовски проницательна. Действительно, во всех немногих случаях, когда он привозил сюда свою женщину, чтобы познакомить ее с Роландом, он считал своим долгом вести себя с безупречностью, которой от него и ожидали.
— Это в общем-то маленький городок с присущими таким городкам ценностями, — лекторским тоном произнесла Сиренити. — Твой дед прожил здесь всю жизнь. Ты здесь вырос. Все тебя знают. Не надо быть социологом, чтобы понимать, что некоторые вещи никогда не меняются в маленьких городках.
— Если уж ты так настроена уважать обычаи маленького городка, то зачем явилась ко мне в комнату? — спросил Калеб.
Она густо покраснела.
— Я пришла сюда, потому что мне обязательно надо было поговорить с тобой. Я хотела, чтобы ты дал мне честное слово, что ты не используешь меня для каких-то своих целей.
— Сиренити…
— Но теперь, когда мы так приятно поболтали и я знаю, что ты не затеял никакой сомнительной игры со своей семьей, мне действительно пора вернуться к себе в комнату.
— Сиренити… — терпеливо повторил Калеб.
— Что? — Вцепившись одной рукой в отвороты своего халата, она тихо открыла застекленную дверь и выглянула в темноту. Ей явно не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил, как она украдкой пробирается обратно в свою комнату.
— Просто я думал, тебе приятно будет узнать, что их было немного.
