Верити стремительно обернулась к Тави. — Быстрее спускайтесь вниз и приведите сюда кого-нибудь из гостей! И позвоните шерифу. Да торопитесь же, Тави!
— Слишком поздно, — прошептала Кейтлин, заглядывая в спальню. Глаза ее лихорадочно заблестели. — Час пробил.
Верити беспомощно посмотрела на Тави:
— Господи, что она такое говорит, Тави?! Умоляю Вас, позовите на помощь!
— Она права, — обронила Тави, не двигаясь с места. — Это случилось. Насовсем так, как она планировала, но все-таки… Значит, так тому и быть.
— Ради всего святого, прошу вас, вызовите хотя бы полицию!
Тави даже не шелохнулась. Кейтлин, по-прежнему сжимая в руке шпагу, полностью загораживала собой дверной проем. Тут в комнате послышался грохот, и Верити кинулась посмотреть, что случилось. — События развивались настолько стремительно, что, казалось, при всем желании ничего уже не изменить. Джонас с такой силой ударил своего врага, что тот отлетел к стене, где висела шпага девятнадцатого века. Подняв залитые кровью глаза, Кинкейд сразу заметил ее и рывком схватился за эфес. Оторвавшись от стены, он сделал мастерский выпад и направил клинок прямо в грудь Джонасу.
Верити дико закричала, но Джонас сумел увернуться от смертельного удара. Кинкейд отступил на шаг и приготовился к нападению. Дьявольский блеск его глаз ясно говорил о том, что он решительно вознамерился воспользоваться положением своего противника.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Верити оттолкнула Кейтлин и рванула шпагу у нее из рук. Она знала только одно — Джонас безоружен, а кроме этой чертовой шпаги, здесь нет больше ничего подходящего.
Кейтлин с готовностью разжала пальцы.
— Да. Да! — горячо зашептала она. — Дай ее Куаррелу. Пусть он убьет Кинкейда! Так и должно быть!
Верити ощутила холодную тяжесть клинка. Не обращая внимания на безумные слова Кейтлин, она метнулась в комнату, надеясь застать Кинкейда врасплох.
Но Джонас сразу же увидел шпагу. Уворачиваясь от нового выпада Кинкейда, он оказался как раз возле Верити и с силой выхватил у нее оружие.
— Нет, Джонас! Не трогай, это же та самая шпага!
Но было уже слишком поздно. Как только пальцы Джонаса коснулись эфеса, стены комнаты медленно поплыли перед глазами Верити, принимая очертания бесконечного черного туннеля. Крик застыл у нее в горле.
Верити замерла в дверях, судорожно сжав кулаки и глядя на Джонаса, уверенно принявшего стойку заправского фехтовальщика. Она пыталась удержаться одновременно в обеих реальностях. К ее изумлению, это оказалось возможно… Возможно, но чертовски сложно. Верити нутром чуяла, как два времени отчаянно пытаются слиться воедино.
Внезапно действительность отступила, вытесненная могучим чувством. Верити сразу узнала его. Ярость, раскаленная добела мужская ярость! Ярость древняя, всесильная и вечная. Ярость кавалера шестнадцатого века перехлестывалась неистовыми эмоциями, родившимися только что в этой современной комнате.
Проходят века, поколения сменяют поколения, но есть вещи, которые пребывают неизменными. Гнев всегда был и будет ужасен. Всегда, во все времена…
Верити не знала, откуда исходит это неистовство — от Джонаса или же от жутких клубящихся лент, спешащих к ней из тьмы коридора. Жадные щупальца цвета ночи, крови и стали потянулись из мрака прошлого. Последний раз Верити видела их в ту ночь, когда Джонас ворвался к ней в спальню со шпагой.
А тем временем мужчины плясали друг против друга в страшном смертельном танце. Верити смотрела на них и одновременно видела других противников, одетых почти так же и кружащихся в бесконечном туннеле подсознания. Образы рождались и таяли в хороводе мрачной симфонии. , Верити на мгновение зажмурилась и сосредоточилась на видениях коридора. Похоже, что оттуда исходит какая-то страшная опасность. Джонас был слишком занят. Верити прекрасно понимала, каких нечеловеческих усилий стоит ему удерживаться в одной с Кинкейдом реальности. Силы прошлого в любую минуту готовы наброситься на него.
Их сдерживало только присутствие Верити. Она как магнит притягивала к себе клубящиеся ленты старых чувств. Голодные щупальца жадно извивались и бессильно сникали у ее ног.
Верити инстинктивно огляделась в поисках Джонаса.
Она чувствовала его присутствие, но почему-то не видела. На какое-то мгновение ей стало страшно. Она стояла совсем одна, глядя на яростную сцену битвы.
И здесь мужчины плясали точно так же. Когда один из противников медленно развернулся, держа наготове шпагу, Верити успела разглядеть его. Он был примерно одного возраста с Джонасом, а смертельный гнев делал их похожими. Она смотрела на человека, намеревавшегося во что бы то ни стало убить своего врага. Второго противника Верити почему-то так и не разглядела, его образ постоянно дробился и расплывался, пока наконец человек, похожий на Джонаса, не пронзил его своей шпагой.
Снова и снова появлялась и исчезала эта сцена перед мысленным взором Верити. Снова и снова должна была она смотреть, как призраки сражаются и убивают друг друга. И каждый раз все заканчивалось одинаково — удар в грудь, алая кровь, — и все начиналось сначала.
И все это время образ испускал бесконечные ленты страшных чувств. Они рвались к Джонасу, вызывавшему их прикосновением к шпаге, но вынуждены были покоряться Верити.
Никогда еще она не испытывала такого страха. Впервые она была здесь без Джонаса, беззащитная перед кошмарным видением и свирепыми вихрями цвета ночи, стали и крови. Она чувствовала беспощадную жажду этих лент, с обманчивой покорностью лижущих ее ноги.
— Верити!
— Джонас! Где ты? — Верити порывисто обернулась, вглядываясь во тьму.
— Стой на месте. — Бесплотный громовой голос эхом отлетел от черных стен бесконечности.
— Где ты?! — в отчаянии закричала Верити.
— Пытаюсь удержаться между коридором и реальностью, — вновь прозвучал его голос. И тут же раздался мучительный стон:
— Ч-черт…
Верити почувствовала чью-то жгучую боль, потом услышала пронзительный женский крик, вырвавшийся из комнаты.
Она поспешно открыла глаза и с ужасом увидела, как белый рукав сорочки Джонаса стремительно краснеет и набухает кровью. Значит, Кинкейд все-таки нанес свой удар.
Но Джонас быстро отступил назад и, не обращая внимания на рану, продолжил смертельный танец, шаг за шагом приближаясь к противнику. И тут Верити осознала, что Джонас, оказывается, еще и умеет фехтовать. Зато Кинкейд был искушен в этом искусстве.
— Верити! Да будь же внимательней, черт тебя побери!
Мгновенно зажмурившись, она снова попала в коридор, и ее полностью обвили свирепые щупальца боли и ярости. Она находилась теперь в самом центре урагана. Верити едва не задохнулась от ужаса, глядя, как цветные вихри кружат вокруг нее, слепят глаза, мечутся, пытаясь вырваться на свободу и броситься на поиски Джонаса. Неистовый шторм бушевал вокруг нее, но Верити стояла неподвижно.
Она была» якорем «.
И тут в коридоре неожиданно появился Джонас. Он возник откуда-то из темноты и решительно направился к Верити, перешагивая через клубящиеся вихри.
— Не двигайся! — приказал он и вошел в сомкнувшееся вокруг нее кольцо боли, страха и ярости.
Верити показалось, будто Джонас что-то ищет. Вот он нагнулся и поднял длинную ленту цвета потемневшей от времени стали. Джонас потянул ее и вытащил из общего гигантского клубка. Когда он поднял руку, металлическая полоска, словно браслет, сомкнулась на его запястье.
— Джонас, не надо! — закричала Верити, охваченная внезапным озарением. — Это я держу их здесь! Не трогай!
Джонас обернулся и окинул ее холодным взором золотых глаз. Свирепые чувства прошлого беспокойно зашевелились у ног Верити, как свора легавых, рвущихся с поводка в предвкушении добычи. Верити стоило
