этого утра.
Евдокия Петровна тотчас же разослала в разные концы города почти всех своих людей. Одному наказывала бежать к отцу-протопопу, чтобы скорее шел молебен петь, другому - на кладбище к отцу Иринарху; третьему велела сказать на извозчике - оповестить княгиню Настасью Ильинишну, госпожу Лицедееву, Петелополнощенского, Маячка и других, к кому поспеет и кого сам вспомнит.
Пока эти гонцы пустились облетать город, Савелий Никанорович порешил внести образ в комнату и поставить его в киоту на самое почетное место.
Та же самая лестница опять была вытащена из-под навеса и пошла в дело.
Один из уличных зрителей охотой вызвался взлезть и достать образ, на что и получил немедленно согласие. В этаких экстраординарных обстоятельствах каждый, по неизмеримым свойствам человеческой природы, непременно стремится сам сделаться действующим лицом, чтобы потом, при рассказах, иметь повод и право хоть куда-нибудь ввернуть в дело собственное я. Савелий Никанорович самолично принял образ из рук в руки от охотника и, с непокрытою головою, благоговейно понес его в дом свой и поставил на уготованное место, рядом с египетской тьмою и костью Козьмы и Демьяна.
Все присутствовавшие опять-таки были несказанно поражены сильным ароматом розы, исходившим от образа, и этот аромат уже окончательно убедил их в чудесном происхождении иконы.
Пришел отец-протопоп Иоанн Герундиев с причетником. Дьякона не захватил он с собою, потому что тот в это время служил обедню с очередным священником.
Начались новые ахи и рассказы да объяснения.
- Вы, матушка, ваше превосходительство, конечно, пожелаете украсить этим образом свой приход? - мягко выразился отец Герундиев.
Евдокия Петровна, напротив, думала было оставить его у себя в доме; но отец Иоанн успел, наконец, убедить ее, что благодать, посетившая ее, не отыдет, если образ будет поставлен во храме, где все без исключения могут поклоняться ему, тогда как в частном доме поклонение это не каждому может быть доступно, а что всем и без того будет известно, где и как и у кого явился образ, и что можно даже напечатать и издать брошюру обо всем этом происшествии.
Убежденная такими доводами, Евдокия Петровна склонилась на предложение отца Иоанна, так что, когда в числе прочих званых и избранных появился отец Иринарх, то это уже было у них дело вполне решенное.
Рассказ о чудесном явлении был выслушан отцом Иринархом с некоторым скептицизмом, а сообщение Савелия Никаноровича о последнем намерении отца-протопопа встретило в новоприбывшем обычную его загадочную ухмылку и острый проницательный взгляд, брошенный исподтишка все на того же отца- протопопа, и этим догадчивым и пытливым взглядом отец Иринарх, казалось, проник во вся внутренняя отца Иоанна и прочел там вся его сокровенная, так что того даже несколько покоробило.
- Антонида предсказала... хм... и опять-таки Фомушка! - помыслил вслух сам с собою Отлукавский. - А где же этот Фомушка? Не видать его что-то...
- С вечера ушел куда-то, и не бывал еще доселе...
- Хм... Так с вечера, говорите вы?.. А образ-то в ночь явился?
- В ночь, батюшка, в ночь! И в таком месте, где рука человеческая...
- Знаю, знаю, матушка! Но не в том это дело. А вот желательно бы на образ-то взглянуть. Позвольте показать мне его.
Повели наверх отца Иринарха, куда протянулась за ним и длинная вереница прибывших знакомых.
Отец Герундиев тоже поднялся вместе с другими.
- Так это-то он и есть? - проговорил Иринарх, рассматривая стоявший в киоте образ. - Ох, да какой же темный!
- Древность, батюшка, древность! - заметил Савелий Никанорович.
- А может, и копоть, ваше превосходительство, может, и копоть, - развел руками Отлукавский.
- Какая же копоть? Это видно, что древность, - возразил ему Герундиев, с оттенком несколько злобного неудовольствия на его сомнение.
- Древность? А вот мы это сейчас поглядим!
Макрида стояла вся бледная, с некоторым беспокойством в блуждающем взоре, и старалась прятаться за спины многочисленных свидетелей.
- Позвольте попросить у вас чистое полотенце да тепленькой водицы немножко, - обратился Иринарх к хозяйке. - Да не беспокойтесь сами, ваше превосходительство! Пускай вот... хоть Макрида сбегает - она ведь у вас свой человек в доме.
Макрида спустилась вниз, и вместе с ней, по усердию своему, за тем же делом сбежала и сморщенная горничная.
Принесли отцу Иринарху и полотенечко и водички. Макрида перед ним держала в руках и то и другое. Стал он тереть мокрым кончиком с одного края иконы, и этот край понемногу начал светлеть, обозначая блестящий золотом фон, а на полотенце обильно насела вдруг черная грязь.
И полотенце и образ отец Иринарх с некоторой торжественностью показал отцу Иоанну и всем присутствующим.
- Докладывал вам, что не древность, а копоть - копоть и есть! А образок-то, как видно, новенький.
Это было первое, но еще маленькое разочарование для созерцателей явленного чуда.
Отец Иринарх самолично направился к киоту и поставил икону на ее место.
- А это, матушка, что за баночка у вас тут поставлена?
- Ах, это тьма - нам Фомушка подарил... спасибо ему, голубчику!
- Тьма-а?.. Какая тьма? Где это тьма-то?
- А тут же вот в киоте хранится.
Отец Иринарх мельком поглядел на Евдокию Петровну взором того внутреннего беспокойства, которым смотрят на людей, впервые оказывающих признаки умственного расстройства.
- То есть, позвольте... Этого я, признаться сказать... извините, ваше превосходительство! - не совсем- то понимаю: как это тьму подарил?.. Какая же это тьма?
- Египетская, - подсказала сморщенная девица вместо своей барыни, которая молча глядела на Иринарха, будучи приведена его скептическими словами в некоторое недоумение относительно Фомушкиной непогрешимости. Но покамест она еще не могла взять в толк, чего это хочет от нее отец Иринарх и чего он так добивается...
- Что такое?.. Тьма египетская?.. Да где ж она? Покажите мне ее! настаивал меж тем священник, обращаясь то к хозяину с хозяйкой, то к горничной-девице и ко всем присутствовавшим, между которыми были и поумнее; им точно так же показалось довольно странным курьезное открытие египетской тьмы.
Горничная, в ответ отцу Иринарху, указала на склянку с черною маслянистою массой.
Тот изъявил намерение немедленно вскрыть ее и поглядеть, что там такое.
- Батюшка!.. Бога ради!.. Нет, нет, не открывайте! - стремительно приступила к нему Евдокия Петровна.
- Отчего же так?..
- Невозможно!.. Невозможно!.. Он запретил! И прикасаться запретил!
- Кто это он? Все Фомушка же блаженный?
- Он, он запретил строго-настрого! Оставьте уж лучше, оставьте!
- Нет, уж позвольте полюбопытствовать, матушка!
- Да, говорю же вам, невозможно!
- Напротив, весьма легко. Отчего невозможно?
- Расточится!
- Что расточится?
- Тьма! Сейчас же расточится; только открыть сосуд - она и расточится по всей земле, и все тогда будем во тьме ходящими - так и он нам наказывал!
- Не тогда, а ныне, матушка, - извините меня, - во тьме вы ходите! наставительным пастырским тоном возразил ей отец Иринарх. - И от всего сердца моего желаю, - продолжал он, вскрывая банку, - чтобы поскорее озарил вас свет истины. Извольте, матушка, ваша тьма не расточается... Видите? А меж тем откупорена - и не расточается!
