оцените то чувство деликатности, которое заставило его молчать до сих пор, когда уже появились полные последствия ваших отношений.
Князь Шадурский, молча и сидя, слегка нагнулся корпусом в коротком полупоклоне.
- Господин Карозич желал бы знать ваши намерения относительно этого ребенка, - продолжал граф. - В какие отношения намерены вы стать к нему?
- То есть... как в какие отношения? - возразил гамен, не вполне еще оправясь от своего смущения. - Я готов сделать все, что могу...
- Мне остается только от лица господина Карозича искренно благодарить вас за такую готовность, но господин Карозич, конечно, пожелает знать более определенным образом, в чем именно оно заключается?
Старый князь замялся. Он не знал и не сообразил еще, что ему ответить на столь положительный вопрос.
- Я... я, право, не знаю, как вам это сказать... Я обдумаю, затруднительно пожал он плечами.
- В таком случае обдумаем вместе. Ум - хорошо, два - лучше, говорит ваша русская пословица.
- Я уже кое-что сделал, - мало-помалу оправлялся Шадурский, - это, конечно, немного... что мог, в первую минуту... но я сделаю гораздо больше.
- То есть что же именно? Ваше сиятельство должны извинить меня за такие настойчивые вопросы, но... вы понимаете...
- О, да, конечно! - подхватил гамен. - Я охотно готов объяснить вам!.. Долг отца... я это понимаю... и потому... на первый раз я уже обеспечил участь моего ребенка двадцатью пятью тысячами рублей.
- Хм... Это, конечно, так, но... - раздумчиво замялся Каллаш, - но... не находите ли вы, что подобного рода отношение к ребенку любимой женщины будет весьма оскорбительно для его матери? Это можно очень удобно и даже с большим для себя достоинством сделать для какой-нибудь танцовщицы, для содержанки; но не думаю, чтобы можно было с тем же достоинством поступить таким образом относительно баронессы фон Деринг. Баронесса не содержанка; баронесса полюбила вас искренно и без расчета... Да боже мой! Кому же лучше и знать про это, как не вам самим.
- О, да, да!.. О, да!.. Я знаю, знаю!.. - залепетал князь, снова приходя в свою масляную восторженность.
- Вам известно светское положение баронессы, стало быть, вы можете оценить и ту жертву, какую она приносила для вас, поддавшись и своему и вашему увлечению.
Эти слова мягким елеем ложились на ловеласовское самолюбие старца; они ласкали его ухо и льстили тщеславной гордости; князь осязательно мог убедиться теперь, что не только он сам, но и другие считают его романическим героем-победителем неприступного сердца прекрасной светской женщины.
- Вам известно, что она замужем, - продолжал граф, - и до связи с вами светская молва ни на кого не могла указать как на ее любовника, поведение ее было безукоризненно, и тем серьезнее должны быть теперь ваши обязательства относительно вашего ребенка.
- Но что же мне сделать? Научите меня - я заранее на все согласен для этой женщины! - воскликнул Шадурский, протянув гостю обе руки, как бы в знак полной своей готовности. - Я теперь вдовец, я готов начать бракоразводное дело и... даже жениться на ней! Я на все готов!
- О, конечно, это было бы самое лучшее, что только могли бы вы сделать, но... к сожалению, баронесса католичка, ее муж тоже католик, а вы знаете, как у них трудно даются разводы! Да и потом, согласится ли еще барон? Это вопрос! А я сильно сомневаюсь в его согласии... Напротив, сколько мне известно от Карозича, он, кажется, хочет давно приехать к жене, в Россию.
- Я слыхал... слыхал уже об этом! Что же делать, в таком случае? пожимал плечами Шадурский. - Я, право, теряюсь... все это так затруднительно...
- Хотите вы знать заветное желание баронессы? - решительно поднялся граф Каллаш. - Сама она едва ли когда решится высказать вам это, но я знаю, что исполнением ее желания вы навеки привязали бы к себе сердце женщины. Хотите, говорю, знать его? - Баронесса фон Деринг желает, чтобы сын князя Шадурского носил имя своего отца и пользовался всеми правами законного сына.
Старый гамен в недоумении только и мог сделать, что выпучить на графа глаза свои.
- Если вам дорого самое сердечное желание любимой женщины, - с серьезным достоинством, горячо и благородно говорил Каллаш, - если вы оценили ее бескорыстную любовь и все те жертвы, которые она принесла для вас, вы усыновите законным путем вашего сына. Она ведь для себя ничего не хочет от вас, кроме теплого чувства - она просит об этом за вашего же собственного ребенка! Будьте же, князь, великодушны! Будьте благородны относительно этой чудной женщины.
- О, всегда и во всем! - горячо воскликнул Шадурский с неподдельном увлечением. - Я так счастлив... Она дала мне столько блаженных минут... Уверьте и ее и ее брата, что я все, все готов сделать! Я так люблю ее!.. Ах, если бы вы знали, что это за чувство - любовь! Если бы вы знали!..
Николай Чечевинский усиленно хмурил брови и кусал свои губы, чтобы не прыснуть смехом в лицо расслабленному ловеласу.
Действительно, безобразно влюбленный, чувственный старичонко был крайне жалок и крайне смешон в эту минуту.
- Но, скажите, - продолжал он, раздумавшись сам с собой, - каким же образом это сделать - насчет усыновления? Ведь я вдовец; покойная княгиня умерла уже несколько месяцев, а ребенок только что родился... Мой сын Владимир, наконец, будет протестовать против этого. Как тут быть мне? Научите меня, мой добрый граф!.. Я теряюсь... Я тут исхода не вижу.
- Исход есть и очень удачный исход! - уверенно возразил ему Чечевинский. - Если вы захотите довериться мне, я, уважая в вас ваше чувство и уважая баронессу, найду исход и помогу вам в этом деле!
Шадурский с горячей благодарностью пожал ему обе руки.
- Лет пять тому назад, в Варшаве, известная графиня Лайдомирская нашлась в точно таком же положении, - говорил ему меж тем граф Каллаш, - и любовник усыновил ее ребенка.
- Но как же? - нетерпеливо прервал его Дмитрий Платонович.
- Он женился.
- На ком? На Лайдомирской же?
- Нет, она была уже замужем. Он женился на первой попавшейся умирающей женщине. Венчание происходило у ее смертного одра, и через трое суток она умерла, а дело об усыновлении пошло законным путем, и ребенка усыновили.
- На первой попавшейся женщине... - в великом раздумье и, словно бы сам с собою, медленно молвил Шадурский.
- Да, на первой попавшейся и - главное заметьте - на умирающей женщине, - многозначительно пояснил ему граф Каллаш.
- На умирающей... - все в том же недоумелом раздумье продолжал Дмитрий Платонович.
- Да, и не иначе, как только на умирающей, на безнадежно больной, которая непременно умерла бы через несколько суток. Тогда вы будете иметь полное законное право ходатайствовать об усыновлении; вы, конечно, покажете при этом, что ребенок - от вашей новой законной жены; свидетели, в случае надобности, тоже найдутся.
- Да, да... разумеется... разумеется... от новой законной... и свидетели тоже, - говорил князь под наплывом все того же раздумья.
- Она умрет, и вы снова будете свободны, - разжевывал ему Каллаш.
- Да, да... умрет, а я свободен... Это так, это хорошо... Я буду свободен.
- Итак, если вы согласны, то положитесь во всем на меня: я берусь устроить вам это дело; вы не будете знать почти никаких хлопот при этом. Теперь, князь, я жду только вашего решения.
Шадурский словно бы очнулся.
- Решения? - проговорил он, подымаясь с места. - Да... я почти согласен... Но вот... хочу только увидеть мою баронессу... Я вам дам сегодня же решительный ответ... Я вам так благодарен, так благодарен за ваше участие!.. Я только увижусь с нею... Сегодня вечером в восемь часов я жду вас - мы переговорим окончательно.
'Эге, да ты, гусь, не так еще глуп, как о тебе привыкли думать!' - с внутренней сокровенной улыбкой
