если жизнь, как галера, не слушает больше руля?
Неужели безвыходна эта давняя капская боль?
Что ж неправильно сделано, ветер, ответить изволь
навсегда ли проклятым тавром опоганена наша юдоль?
Все твое, если белым рожден ты, но, если ты темнокожий,
мыс-без-всякой-надежды - твой дом, все становится хуже, дороже,
и навек обречен ты толкаться у жизни в прихожей.
Каждой вывеской 'Только для белых' прострелено сердце насквозь.
Может, к морю пойти нам? Но как бы услышать и там не пришлось,
что чайки кричат над волнами проклятое: 'Врозь! Врозь! Врозь!'
'Процветание (только для белых). Победа над кризисом (что вы,
какое отношенье имеют цветные?). Мы подняли уровень вдвое!'
Что отнимете завтра у нас? Может, воздух? Когда нас оставят в покое?
Доктор Ветер, зачем нас изгнали из общей семьи?
Может, кто-то сказал, что раздвоен язык наш, как жало змеи?
Это проклятье страшней, чем налеты твои,
ибо рано иль поздно в болезнь превратится весь этот позор,
разовьется недуг, из которого будет расти с этих пор
только ненависть, ненависть, ненависть; в ней - приговор.
Двусторонняя ненависть может родить только ужас и страх,
эта ненависть в силах повергнуть народы во прах,
можно ль дальше терпеть, чтоб росток нашей воли зачах?
Не оставь нас, о доктор, склони к нам внимательный взор,
излечи нас! Но слышится, слышится с гор,
долетает до нашей земли торжествующий хор,
так сломи же гнилые стволы, излечи нас от ран,
так приди же, о ветер, убей сорняки и бурьян,
все зародыши нашей болезни смети в океан!
Нашу боль победи, нашу веру в тебя возроди,
древо нашей надежды на новой земле утверди
и весну пробуди - так приди же, о доктор, приди...
ХВАЛЕБНАЯ ПЕСНЬ
Ох, Виндермере,
моя Виндермере,
ты - рай земной
по меньшей мере.
О тебе говорят
в такой же манере,
как о чуме
и о холере,
говорят, что тебя
населяют звери,
говорят, что мы
живем как в пещере.
Назло любой
ханжеской вере
ты - рай, в который
открыты двери.
Для каждого - песня
и выпивка есть,
тебя угостить
сочтут за честь,
ты сможешь всегда
поспать и поесть,
и добрых девчонок
не перечесть.
Пусть говорят
в той же манере,
что о чуме
и о холере.
Но для меня,
моя Виндермере,
ты - рай земной
по меньшей мере.
Нынче - тебе
моя похвала.
Солнечный луч,
золотая игла,
над ржавою жестью,
над грудой стекла
сыплет искры
без числа
и дальше летит,
раскален добела,
над колючей проволокой,
словно стрела,
ах, колючки, колючки,
от угла до угла
они сверкают,
как зеркала.
Ох, Виндермере,
моя Виндермере,
ты - рай земной
по меньшей мере.
Здесь карты и кости,
а также любой
приятельски-родственный
мордобой.
А если полиция
придет за тобой,
все разрешится
само собой:
'Пятки мои
посоли-поперчи...
Я тороплюсь
ариведерчи!'
Здесь не только тоскливо
поет дуда,
здесь и газету
найдешь всегда
они тут навалены
в три ряда,
'Ди Бюргер', 'Таймс'
в пыли - не беда!
