изобразил дрожь ужаса и страстно сказал:
- Тогда, конечно, на мальчиков следует надевать шапки раньше!
- Да, - согласился хозяин. - Я думаю, что так и будет. Это значит, что люди в шапках будут умирать раньше и испытывать сильные боли, потому что шапка сжимает растущий череп, но было бы неразумно допускать риск, даже самый незначительный.
Я сказал:
- Хозяевам не должна грозить опасность.
- С другой стороны, некоторые говорят, что это не имеет значения, так как мы уже приближаемся к завершению плана. Когда же это произойдет, шапки вообще не потребуются.
Я ждал продолжения, но он молчал. Наконец я осмелился:
- Плана, хозяин?
Он по-прежнему не отвечал, а я не решился настаивать. Спустя полминуты он сказал:
- Иногда по ночам я думаю об этом. Вероятно, это болезнь, проклятие Склудзи... Что такое добро, мальчик, и что такое зло?
- Добро - это повиновение хозяевам.
- Да. - Он глубже погрузился в парующую воду бассейна и обернул щупальца вокруг себя. Я не знал, что означает этот жест. - В каком-то смысле ты счастлив, мальчик, что носишь шапку.
Я горячо сказал:
- Я знаю, что я счастлив, хозяин.
- Да. - Щупальце развернулось. - Подойди ближе, мальчик.
Я подошел к краю бассейна. Щупальце, от воды скользкое, гладило меня, а я изо всех сил старался скрыть отвращение. Хозяин сказал:
- Я рад нашей дружбе, мальчик. Она мне особенно помогает во время болезни. В той книге, что я читал, человек давал собаке вещи, которые ей нравились. Ты чего-нибудь хочешь, мальчик?
Я колебался недолго, потом сказал:
- Я хотел бы увидеть чудеса города, хозяин. Какое счастье видеть их!
- Это можно сделать. - Щупальце отдернулось, он начал вставать. Теперь я хочу есть. Приготовь стол.
На следующий день болезнь кончилась, и хозяин вернулся к своей работе. Он дал мне браслет, который я должен был носить на руке, и объяснил, что в любой части города эта штука зажужжит, как множество пчел, если я ему понадоблюсь. Тогда я должен вернуться к нему, а в остальном я свободен. Мне не обязательно, например, оставаться в общем помещении, пока он работает.
Я был удивлен тем, что он не забыл мою просьбу, но еще больше удивился последовавшему. Он действительно брал меня с собой на экскурсии. Многое из увиденного оказалось неинтересным или непонятным. В одной маленькой пирамиде не было ничего, кроме разноцветных пузырьков, которые медленно двигались вверх и вниз. То, что сказал о ней хозяин, вообще не имело для меня смысла. Было также несколько поездок к большим водяным садам: я стоял или сидел на берегу, а он бродил в воде среди растений. Он пригласил меня восхититься их красотой, и я послушно восхитился. Они были отвратительны.
Но он брал меня также в место, о котором говорил Фриц, с вращающимся шаром, покрытым картой, с яркими звездами на стенах. Когда хозяин произнес несколько слов на своем языке, звезды двинулись. Это были звездные карты, и на одной из них он показал мне звезду, с планеты которой давным-давно вылетели хозяева. Я постарался как можно лучше запомнить ее положение, хотя трудно было сказать, что мне это даст.
А однажды он взял меня в пирамиду красоты.
С первого дня в городе меня поражало, что все рабы были мужчины. Элоиза, дочь графа де ла Тур Роже, была избрана королевой турнира и после этого с радостью, как она сказала мне, пошла служить треножникам в их город. Я думал, что встречу ее здесь - этого я хотел и не хотел в одно и тo же время. Ужасно было бы увидеть ее измученной, как все остальные рабы. Но я не видел девушек, и Фриц, когда я спросил его, сказал, что тоже не видел. Я увидел их однажды, когда устало тащился рядом с хозяином, и пот собирался у меня под подбородком.
Это была не одна, а несколько пирамид, соединявшихся у основания. Мы добирались долго, две девятых (более получаса) в экипаже от того места, где жил хозяин. Я увидел прогуливающихся хозяев, некоторые были с рабами. Мы вошли в первую пирамиду, и я чуть не закричал при виде того, что лежало передо мной: сад с земными цветами - красными, голубыми, желтыми, розовыми и белыми. Я почти забыл о них, окруженный вечной зеленой полутьмой, видя лишь отвратительные тусклые растения садов-бассейнов.
Коснуться их я не мог. Они были защищены от атмосферы города стекловидным материалом. Но мне потребовалось больше времени, чтобы понять, что несмотря на всю видимость жизни, они были мертвы. Впервые я понял это, когда заметил на алом бархате розы пчелу. Она не двигалась. Я увидел других пчел, бабочек - самых разных насекомых, но все они были неподвижны. И цветы тоже были неподвижны и безупречны. Это было пышное зрелище, панорама истинной жизни мира, который завоевали хозяева. Там, внутри, даже свет был белый, а не зеленый, и от этого цветы сверкали с ослепительной яркостью. Дальше находилась лесная поляна с белочками на ветках, с птицами, каким-то образом подвешенными в воздухе, с бегущим ручьем, на берегу которого сидела выдра с рыбой в зубах. И все застывшее, мертвое. Оно не имело ничего общего с миром, который я знал, как только я пригляделся, потому что мой мир был живой, движущийся, пульсирующий жизнью.
Тут была дюжина различных видов, некоторые оказались мне незнакомы. Одни показывали темное водянистое болото, чем-то похожее на сады-бассейны хозяев. В воде плавало несколько странных существ. Я бы принял их за бревна, если бы не их разинутые пасти со множеством зубов. В некоторых пирамидах работали хозяева в масках, похожих на наши, и мой хозяин сказал мне, что время от времени виды меняются. Но это была лишь смена одной мертвой сцены другой.
Однако у хозяев была особая цель. Мы прошли к центральной пирамиде. Тут поднималась вверх спиральная рампа с выходами на разные уровни. Я устало тащился за хозяином. Как всегда, после четверти часа ходьбы, я чувствовал сильную усталость, а рампа была крутой. Мы прошли мимо первого выхода. А во втором хозяин подвел меня к треугольному отверстию и сказал:
- Смотри, мальчик.
Я посмотрел, и соленый пот у меня на лице смешался с солеными слезами - слезами не только горя, но и гнева. Думаю, что большего гнева я в жизни не испытывал.
У викария в Вертоне была комната, которую он называл своим кабинетом, а в нем шкаф со множеством ящичков. Однажды меня послали к нему по какому-то делу, и он, вытаскивая ящички, показывал, что в них лежит. Там под стеклом были ряды бабочек, приколотых с расправленными крылышками. Я вспомнил об этом, глядя на то, что было здесь выставлено. Здесь тоже были ряды ящичков, все прозрачные, и в каждом лежала девушка, одетая в прекрасное платье.
Хозяин сказал:
- Это женщины, которых привозят в город. Ваш народ избирает их за красоту, а потом еще хозяева, которые владеют этим местом, отбирают их. Время от времени тут случаются замены, но самые прекрасные будут долго храниться перед восхищенными хозяевами. Долго после завершения плана.
Я был слишком полон ненависти и горечи, чтобы обратить внимание на это загадочное замечание о плане. Мне бы хоть одно из тех железных яиц, что мы нашли в городе-гиганте...
Он повторил:
- Будут долго храниться перед восхищенными хозяевами. Разве это не прекрасно, мальчик? И я, давясь, ответил:
- Да, хозяин. Это прекрасно.
- Я давно не смотрел на них, - продолжал хозяин. - Сюда, мальчик. В этом ряду особенно прекрасные образцы. Временами я сомневаюсь в назначении нашей расы распространять свое господство по всей галактике, править ею. Но мы по крайней мере умеем хранить красоту. Мы сохраняем самое прекрасное на колонизируемых планетах.
Я сказал лишь:
- Да, хозяин.
Я уже говорил, что одновременно я хотел и не хотел найти в городе Элоизу. Здесь, в этом
