затуманен.
– Твои соотечественники привезут нам пушки и ружья? – поинтересовался Хидетада.
– Я попрошу их об этом, мой господин принц. Но я не могу ничего гарантировать.
– Они напомнили тебе о твоём прошлом, Уилл, – сказал Иеясу. – О твоей молодости. О другой жене, возможно. Что нового о ней? – Ничего, мой господин принц. Эти люди не подозревают о её существовании.
– А твои родители давно умерли. И всё же тебе хочется вернуться на родину.
– Человек должен всегда помнить о месте, где он родился, мой господин принц. Чем старше он становится, тем больше его юность значит для него.
Иеясу кивнул:
– Ты можешь отправиться на «Гвоздике». Уилл уставился на него:
– Отправиться… Покинуть Японию, мой господин принц?
– Если именно этого тебе хочется больше всего, Уилл. Я не хочу, чтобы ты чем-нибудь жертвовал. Возьми с собой свою японскую жену, своих детей, если ты считаешь, что они будут счастливы в этой твоей Англии. Оставь их здесь, если хочешь. Не сомневайся, я позабочусь о них. Больше того, твоё имение останется неприкосновенным, оно будет ждать тебя на случай, если ты когда-нибудь надумаешь вернуться. Но сейчас ты свободен, и я желаю тебе счастливого пути.
– Но… Мой господин принц… – Какие блистательные перспективы встают перед его мысленным взором! – А как же ваши планы? Осака?
Иеясу повернул голову:
– А теперь, сын мой, ты можешь идти.
Хидетада поклонился, взглянул на Уилла, склонённого в коутоу, и вышел из комнаты.
– Господин Хидетада сегодня на редкость любезен, мой господин принц, – заметил Уилл.
– О да. Наши планы продвигаются, и довольно быстро, даже забрезжила надежда на успех. Извини меня, Уилл, но даже тебе я всего не открою. Однако сейчас мы говорим о тебе. Мой сын не любит европейцев, ты знаешь.
– Да, мой господин принц.
– Он считает, что мой интерес к торговле с Европой идёт во вред нашей стране. Во многом он прав. Ваши европейские понятия о чести и об отношениях между людьми чужды нам. Ваши личные привычки отличны от наших. А этот дым, который они вдыхают?! А теперь они ещё просят у меня разрешения выращивать здесь эту траву, в которой находят столько утешения, в ущерб рисовым плантациям. Но это лишь мелочи по сравнению с их религиозными доктринами, которые предлагают систему подкупов и взяток по сравнению с нашими понятиями долга и чести. Вы, христиане, делаете всё либо под страхом вечного наказания в случае нарушения заповедей Господних, либо в надежде на вечную жизнь, если будете самоотверженно выполнять указания священников. Мы же, японцы, исполняем свой долг только потому, что это и есть наш долг, завещанный отцами и дедами, – не надеясь на иное вознаграждение, чем сознание исполненного долга, не страшась наказания, если наши поступки пойдут вразрез с общественным мнением – если только мы сами уверены в их правильности. Во всех этих вещах мой сын видит червя, вгрызающегося в самое сердце жизни японца. Как и я. И тем не менее, когда я вижу европейцев, когда я задумываюсь о будущем, я боюсь за свой народ. Вы, кто обратил разрушающую силу порока в такие ужасные орудия истребления, кто может строить такие корабли, разносящие вас по всему миру во всё большем и большем числе… Я думаю, Уилл, эта твоя Европа ищет власти над всем миром, а как ещё можно сражаться с ними, если не торговать, не изучать их намерения? Когда я выдал свою внучку за Хидеери, это было не столько для укрепления нашей дружбы, сколько ради возможности иметь своих агентов за стенами Осакского замка. Точно так же с помощью моих купцов и торговцев, моих капитанов и послов в королевских дворах Европы я буду знать их замыслы, их привычные способы действия.
– Очень разумно, мой господин принц.
– Хидетада же этого не хочет. Часами он готов обличать пагубность моей политики, он стремится повернуть Японию спиной к Европе, ко всему миру и жить так, как жили много веков назад отцы и деды, руководствуясь заповедями долга и уважения к предкам. Долг, Уилл. Это нелёгкий путь жизни, а для тебя – особенно, ведь ты европеец. Сейчас ты должен сделать свой выбор. Я обещаю, что твоё поместье останется за тобой. Но мой тебе совет – если уедешь, то лучше в Японию не возвращайся. Потому что ещё немного, и меня не будет на этом свете.
– Вас, мой господин принц? Я не могу представить себе Японию без принца, заботящегося о её процветании.
– И тем не менее ты скоро увидишь такую Японию. Мне уже за семьдесят, и никто не может не задумываться о смерти в таком возрасте. Подумай над этим хорошенько. – А как же остальные мои обязанности, мой господин? Моя кровная месть Исиде Норихазе?
– Об этом тоже, Уилл. – Иеясу вздохнул. – Не в твоей натуре заниматься такими вещами. Это ясно всем, а мне – лучше других. Они называют тебя трусом.
– Меня, мой господин принц?
– За то, что ты не хочешь рассчитаться, отомстить.
– Но мне было приказано оставаться в поместье, мой господин принц. Приказано вами же – под страхом смертной казни.
– Да, Уилл, действительно. Но что такое смерть, если речь идёт о долге?
– Вы хотите сказать, что я снова должен был нарушить ваш приказ?
– В жизни имеет значение лишь твой долг, Уилл. Долг перед своим господином – конечно. Но долг перед самим собой – прежде всего. В Осаке над тобой смеются и оплёвывают твою память. Восемь лет смерть твоего слуги лежит пятном на твоей репутации. Я-то знаю, что ты не трус. Я не только люблю тебя, Уилл. Я восхищаюсь тобой. Самое большое разочарование моей жизни – это то, что ты так и не смог полюбить меня.
