– Тогда оставьте его себе. Вы владеете им лучше меня. У меня останется только короткий меч – это всё, что понадобится мне, если я попаду в руки Тоетоми. Удачи вам, Андзин Миура. – Он отворил дверь, прислушался и шагнул в коридор.
Девушки жались друг к дружке. Кровь растекалась по полу комнаты, уже почти касаясь их ног, и они по-детски поджимали их, не сводя с Уилла широко открытых глаз.
– Оставайтесь здесь, – приказал он. – И запомните: если вы поднимете шум, я вернусь за вашими головами.
Он поднял целое копьё, подошёл к двери и замер, прислушиваясь. Снаружи слышался какой-то шум, но он шёл откуда-то сверху. Тоетоми, идущие в бой. А что делать ему? Остановить сражение ему, конечно, не по силам.
Не приходится даже мечтать о том, чтобы как-то помешать их планам, – это теперь в руках Оды Юраку. Так что же ему остаётся? Его рука сжала эфес меча. Только умереть, потому что жить после всего перенесённого там, в темнице, просто невозможно. Но умереть, забрав с собой и её. И, возможно, других. Теперь-то он мог ненавидеть. И теперь у него в руках есть средство осуществить свою месть. Два мёртвых солдата разбудили в нём аппетит.
Он закрыл за собой дверь, подкрался к лестнице, взглянул вверх. Там были люди, он слышал их голоса и звон оружия. Значит, это будет быстрый конец. Он не сомневался, что здесь он останется жив, – сама ненависть будет нести его вперёд и вверх. Но тревогу они поднять успеют.
Он начал взбираться по лестнице – медленно, неслышно. Меч он держал в левой руке, правая сжимала копьё. Он выбрался на площадку, и три стражника в изумлении уставились на него. Три стражника и ещё один мужчина – большой, сильный, с телосложением борца сумо и одетый точно так же, лишь в набедренную повязку. Человек с длинным мечом в руках. Палач, Ожидающий свою жертву. Уилл метнул копьё, и оно вонзилось в живот палача. Тот задохнулся от боли и упал лицом вниз, сжимая руками древко, разорвавшее его внутренности. Древко стукнулось об пол, и покрытый кровью стальной наконечник вышел из его спины. Но к тому времени на него никто больше не обращал внимания. Перехватив меч обеими руками, Уилл ступил в центр помещения, чтобы иметь возможность маневрировать. Его руки были длинней, он превосходил их силой и ростом, и на его стороне было преимущество внезапности. Кровь брызгала в разные стороны, сталь лязгала о латы, а один раз даже наткнулась на другую сталь. Раздавались крики боли и гнева, шипящие звуки выдыхаемого воздуха. Потом всё стихло.
Брызги крови запятнали его кимоно, растекались по его лицу, волосам. Чьей крови? Во всяком случае, не его. Он побежал вверх по лестнице, стремясь выбраться на верхние этажи башни, хватая воздух ртом; сердце его пело от возбуждения. В последний раз, когда чужая кровь запятнала его руки, ему стало дурно от ужаса. Когда это было? Пятнадцать лет назад.
Ещё один этаж и пустая площадка. Но он уже находился наверху и теперь осторожно перебегал от одной двери к другой, выглядывая из окон во двор крепости. Самый пустынный двор, какой он когда-либо видел. На мосту у ворот были солдаты, но как их мало! И как они поглощены зрелищем происходящего внизу, в гарнизонном городке. Все остальные мужчины собрались сейчас у главных ворот, ожидая сигнала к бою.
И вот, разливаясь по округе, забился в каменных ущельях рёв множества сигнальных рожков, поддержанный мощным воплем толпы. Битва началась. Первая битва.
Откуда-то снизу тоже донёсся звук – тонкий, подвывающий крик. Две служанки решили, что он уже достаточно далеко. Но теперь это уже не имело значения. Слушать их всё равно некому.
На следующую площадку он поднялся уже со спокойным дыханием. Как тихо вокруг, как мирно и спокойно в этой башне. Он жив и будет жить столько, сколько захочет. Потому что, кроме женщин, наверху никого. Он мог двигаться вперёд и убивать, убивать, убивать, сколько душе угодно. Едогими. Дзекоин. Она часто приходила к нему. О да, он жаждет её смерти. Другие женщины, улыбавшиеся его крикам и страданиям. И Магдалина. Магдалина. В конце концов, зачем он затеял это восхождение, это сумасшедшее, кровавое предприятие? Или он стал прежним романтическим мечтателем, собравшимся кинуть женщину на плечо и прорубать себе дорогу к свободе? Мечта? Но не прорубился ли он только что через шестерых мужчин так, словно это были дети? Он посмотрел на свой меч, на руки, на кимоно. Как все заляпано кровью.
Он выбрался на второй этаж, где когда-то жил заложником. Двери его комнаты стояли распахнутыми настежь, и он кинулся к окну, чтобы выглянуть на равнину. Был замечательный весенний день, и несколько пушистых облаков только подчёркивали голубизну неба, горы на севере зеленели в полуденном солнце. Под Секигахарой он хотел стать птицей, парящей высоко над полем битвы, в полной безопасности от копья, меча или стрелы, наблюдающей за всем и все подмечающей. Сейчас, похоже, мечта его сбылась. Он смотрел, обозревая разом и крепость, и город, и равнину за городом. И здесь он был в безопасности. А что, подумалось ему, закрыть вон те двери, и можно оставаться здесь сколько угодно. Никто не станет искать меня здесь. Никогда. Обесчещенного самурая.
Внизу, во дворе гарнизонного городка, масса самураев, выстроившись в колонны, ожидала сигнала – бесконечная река развевающихся знамён, сверкающих наконечников копий. На стене – внешней стене теперь, когда Токугава снёс первую стену и засыпал два рва, – он безошибочно разглядел фигурку принца Хидеери, хрупкую даже в латах. Рядом с ним стояли Оно Харунага и Исида Норихаза, наблюдавшие за разворачивающимися в долине событиями. Как и женщины и дети семьи Тоетоми, подальше влево, в стороне от ворот. Огромное скопление трепещущих ярких кимоно, встревоженных душ. Потому что и их судьба решалась сегодня.
В сражении наступило затишье. Судя по горам трупов, атаку Санады отбили, но позволили ему отойти, и он перегруппировывал ряды примерно в полумиле от ворот крепости. Армия Токугавы, под бесчисленными флагами с изображением золотого веера, оставалась на некоторой дистанции, готовая к бою.
Уилл посмотрел на город. Там царила тишина. Дома лепились друг к другу по обе стороны узеньких улочек. Сейчас Осака была похожа на город-призрак. Большинство жителей либо укрылись в крепости, либо покинули город совсем за время долгой осады. Ему показалось, что он разглядел один-два флага среди леса крыш. Но это далеко не то море, что разлилось в равнине. Неудивительно, что Санада отступил. Впрочем, похоже, что отступил он недостаточно далеко. На его глазах, по сигналу рога, солдаты Токугавы бросились в наступление, их копья засверкали на полуденном солнце. Цепи закованных в латы самураев выглядели отсюда извилистыми кожаными поясами, испещрёнными блёстками, подгоняемые сверкающими насекомыми-командирами, скачущими туда-сюда вдоль строя, отдавая приказы. Невозможно было определить, там ли Иеясу, но сегун и его братья наверняка командуют войсками. Клан Токугава, ожидающий сегодня своего звёздного часа.
Дальше к северу виднелась ещё одна огромная масса людей, тоже надвигающаяся через поле. Асано, выполняющие приказ принца. Иеясу бросал все свои силы на уничтожение Санады, игнорируя возможную угрозу с фланга. И с полным на то основанием, потому что затерявшиеся среди домов города солдаты
