– Зачем? – Мой господин, ваша месть превосходит моё понимание. Если бы вы были воистину справедливы, то не казнили бы всех собравшихся там. Я умоляю вас, мой господин, впервые за эти пятнадцать лет.
– Ты верно служил мне, – промолвил Иеясу. – И я хорошо наградил тебя за это. Не становись же между моей семьёй и её будущим. – Его голос стал тише. – Если хочешь присутствовать при конце Тоетоми, можешь это сделать. Более того, я назначаю тебя своим свидетелем. Но не рассчитывай удовлетворить сейчас свою кровную месть. Норихазе будет не до этого. Что касается полукровки – как ты принёс мне много удач, так она не принесла тебе ничего, кроме несчастья. – Правая рука принца медленно, слабо двинулась, пальцы легли на рукав Уилла. – Принеси мне известие о смерти Едогими.
Факелы пылали по всему двору. Теперь, когда башня выгорела, они стали особенно заметны. Башни Асаи больше не существовало, на её месте высилась груда обгоревших брёвен. Вниз, в подземелье, туда, где начался пожар – случайно или по чьему-то умыслу, никто теперь не узнает, – спуститься было невозможно до сих пор из-за жара. Впрочем, внизу никого нет, кроме мертвецов. Людей, которых убил он, подумал Уилл. И двух девушек, которых он не стал убивать. Слава Богу, если у них хватило ума выбраться оттуда. Но зачем? Чтобы солдаты Токугавы распяли их на спинах, лишив их тела одновременно и чести, и голов? Сегодня вечером такого было предостаточно.
Дежурный полк разместился вокруг своих наваленных горой копий. Были здесь и женщины, которых затащили сюда, чтобы пытать и насиловать. А он полагал, что это он тогда страдал. Но теперь всё стихло. Был час быка, и скоро забрезжит рассвет. По европейскому счёту, рассвет четвёртого июня тысяча шестьсот пятнадцатого года.
И здесь же ждали Хидетада с братьями. Прямо на земле расстелили циновки, на которые поставили стулья генералов. Сейчас они сидели лицами к запертым дверям арсенала – оставаясь здесь с вечера. Наверное, они устали, но сидели все так же прямо, ни на секунду не смыкая глаз. Они наблюдали за последним убежищем единственного человека в Японии, который мог бы бросить вызов их превосходству. Они даже не повернули головы на звук шагов. Они были намерены ждать. Но у них было средство закончить это ожидание в мгновение ока, если их отец пожелает этого: одну из пушек притащили во двор, и её ствол так же неотрывно смотрел на дверь.
– Что сказал отец? – спросил сегун.
– Он не дал никакого ответа, – произнесла Дзекоин негромко. – Кроме того, что они должны выйти.
– В таком случае, передайте им, что мы ждём их, моя госпожа принцесса. А ты, Андзин Миура?
– Мне приказано выступать в качестве свидетеля, мой господин сегун. – Уилл помедлил. Просить милости у этого человека, когда сам Иеясу отказал ему? Но жить потом самому… – Мой господин, я хорошо понимаю вашу ненависть к Тоетоми. Но не все находящиеся там той же крови, что и Хидеери.
Голова Хидетады чуть повернулась – жест, очень напоминающий его отца.
– Можешь вывести, кого захочешь, Андзин Миура. Выбор за нами. Что же касается полукровки, то я лично ничего не имею против неё. Мы не сомневаемся, что сейчас ты сделаешь все как надо, ведь ты и сам жестоко пострадал от них. Мы будем ждать здесь. Полчаса. Потом мы взорвём дверь.
Дзекоин уже шла через двор – голова низко опущена, шаги медленны, кимоно развевается в слабом утреннем ветерке. Это был холодный ветерок. Ветер на рассвете всегда холоден. Сколько раз он морозил его лицо на капитанском мостике! Сколько раз ещё это повторится? Но не для Дзекоин.
– Кто там? – спросили из-за двери.
– Принцесса Дзекоин.
– Вы виделись с принцем?
– Я пришла от него.
Дверь распахнулась, и Уилл шагнул следом за принцессой. Несколько мгновений он ничего вокруг не видел – так темно было внутри, так затянуто все дымом. По стенам горело с полдюжины факелов, виднелось несколько пирамид с копьями и мечами и одна или две с аркебузами. И больше ничего. Опустевший арсенал Тоетоми. Всё остальное израсходовано в битве.
Но не совсем все. Когда глаза постепенно привыкли к полумраку, он разглядел кучи сухой соломы и змеящиеся к ним по полу дорожки пороха. Тоетоми приготовились к своему последнему акту неповиновения.
Но как мало осталось их от тех тысяч, которые маршировали за знаменем с изображением золотой тыквы! Оно Харунага, стоящий в сторонке, по-прежнему в доспехах, руки сложены на груди. Исида Норихаза, злобно разглядывающий Уилла, сидя на полу рядом с принцем Хидеери. Сам Хидеери, очевидно, уснувший, лежащий на боку спиной к двери под накинутым одеялом, его латы валялись рядом. Было здесь ещё с полдюжины других самураев и примерно два десятка женщин, сгрудившихся в дальнем углу. Была здесь и Пинто Магдалина – она сидела, прислонившись спиной к стене напротив выхода, на её коленях покоилась голова Филиппа. Значит, она всё-таки признала его своим сыном – сейчас, на пороге гибели? Или она была просто женщиной, успокаивающей испуганного ребёнка?
– Что передал для меня принц? – Принцесса Едогими вышла из кучки женщин и сделала несколько шагов вперёд, чтобы получше разглядеть сестру. Она смыла белила, и её прекрасное лицо было спокойно и безмятежно, как и всегда. Но под чудесными чёрными глазами виднелись следы слёз, а расшитое шёлковое кимоно превратилось в грязную тряпку.
– Он предлагает вам выйти наружу и предстать перед правосудием Токугавы либо оставаться здесь – как вам захочется. Ему всё равно. Но сегун дал нам на размышление полчаса.
Едогими повернулась к Уиллу.
– А ты?! – воскликнула она. – Ты ведь должен был умереть! Какой злой дух защищает тебя, Андзин Миура, оставляя целым и невредимым, чтобы ты преследовал меня до самой смерти? Что здесь делаешь ты?
– Я сопровождаю принцессу Дзекоин, моя госпожа Едогими, – отозвался Уилл. Я выступаю свидетелем от имени Токугавы.
– Так почему бы мне хотя бы сейчас не получить твою голову? – прошептала она.
– Потому что тогда даже сеппуку не спасёт ваше тело от поругания, – ответила Дзекоин.
