Махно, например, в начале своей деятельности руководствовался прекрасными идеалами. Не потому ли большинство трудящихся поддерживало его (в тех районах, где его знали)? Он, случалось, расстреливал мародеров; предотвращал еврейские погромы, даже после того, как его однажды предала еврейская рота. Он сравнительно долго оставался идейным анархистом-интернационалистом, ненавидя, в частности, украинский шовинизм. Но чем мощнее становилась его армия, чем больше отрядов (бандитских, в основном) присоединялось к ней, тем теснее сужалась свобода его действий. Он попал в бурные водовороты Гражданской войны, вступая во временные союзы то с красными, то с белыми, то с зелеными, борясь уже преимущественно за выживание. Убийство людей, даже военнопленных, стало его профессией.
Попытки выстроить Гуляйпольский коммунистический рай, царство свободных крестьян кооператоров, выглядели на таком кроваво-огненном фоне полнейшей утопией. Страна Махновия была обречена. Роковое противоречие средств и целей установления 'социального рая' в отдельно взятом районе, естественно, привело к катастрофическим результатам. То же можно сказать и о крушении утопической идеи всемирной революции.
33
Жизнь общества невозможно втиснуть в каркас идеальной умозрительной структуры. Теория анархизма как торжества свободы не выдержала испытания практикой анархизма, сопровождавшейся насилием и самоволием. Справедливо писал один из идейных анархистов А. Боровой: 'То исполненный неодолимого соблазна, то полный ужаса и отвращения; синоним совершенной гармонии и братского единения, символ погрома и братоубийственной борьбы; торжество свободы и справедливости, разгул разнузданных страстей и произвола - стоит анархизм великой волнующей загадкой и именем его равно зовут величайшие подвиги человеколюбия и взрывы низменных страстей'.
Быть может, одна из разгадок вопиющих противоречий теории анархизма с практикой связана с понятием дисциплины. Жесткое централизованное руководство предполагает контроль и принудительную дисциплину 'сверху'; четкую субординацию, иерархию подчинений нижестоящих вышестоящему. В этой системе, безусловно, есть нечто механическое, унижающее нижестоящих любого ранга. Однако в экстремальных, можно даже сказать, нечеловеческих условиях (на войне, например) подобные системы доказали свою устойчивость. Для кровавых 'военных игр' аморальное отношение к человеку как средству, как орудию нападения или обороны вполне целесообразно. Здесь торжествует безумная арифметика жизни и смерти: чем меньше потерь 'живой силы', тем лучше. Вот и все. А главная цель - добиться победы.
Анархическая идея, предполагающая высочайшую ценность каждой человеческой личности и органичную добровольную их взаимопомощь, требует строгой самодисциплины, ясного понимания каждым общей цели и путей к ее достижению- Без этого общество разваливается на составные части. В лучшем случае возникнет нечто подобное колонии одноклеточных организмов. И это неплохо, когда речь идет об индивидуальном труде, скажем, на земельных угодьях (типа крестьянских хуторов, ферм). Здесь каждый сам по себе - и все вместе; не требуется какого-то идеологического единства. Когда Нестор Махно перешел к устройству мирной жизни на своей территорий, освобожденной от белых и красных, он поощрял именно такую систему хозяйства (развивал кулачество по определению большевиков) в сочетании со свободными кооперативами.
34
Однако законы беспощадной Гражданской войны требовали иных действий. Махно использовал обычную партизанскую стратегию: при необходимости добровольцы могут сплотиться в огромную армию, а затем вновь рассыпаться по родным деревням, регулярные войска применяли обычную в подобных случаях карательную политику, наказывая огулом целые деревни. В ответ повстанцы вершили контртеррор, уничтожая отдельные отряды врагов, а заодно и тех, кто выступал на 'той' стороне. Например, были разгромлены хутора немецких колонистов. И как бы Махно ни оправдывал жестокости, творимые его подчиненными, большинство из них осуществляло, по их выражению, диктатуру маузера, самогона и сифилиса. Ирония уголовников?
Итак, еще недостаточно получить свободу. Надо быть достойным свободы.
Идеал
Можно подумать, что для реализации анархической идеи требуются идеальные люди в идеальных обстоятельствах. Анархическая утопия вдохновляла именно деятельного батьку Махно. Реалистом оставался теоретик Кропоткин. Поэтому он участвовал в Демократическом совещании. Поэтому возражал против курса на поражение России в войне с Германией. Поэтому, наконец, он отвергал все формы террора, даже осуществляемого ради коммунистических иллюзий. По убеждению Кропоткина, всегда остававшегося борцом за свободу и безвластие, каждому позволительно во имя великих целей рисковать своей жизнью. Однако недопустимо ради борьбы за власть играть судьбами тысяч, миллионов людей, вставать над народом, отделяя себя или группу сообщников от него по принципу взаимоотношения 'вождей' и 'массы'. В этих случаях Кропоткин оставался именно в массе, - князь, аристократ, ученый. Для человека в высшей степени благородного иначе быть не могло.
Кропоткин отвергал любые формы диктатуры, выступала ли она под именем самодержавия, господства капитала, власти пролетариата (как у большевиков) или крестьянства, как у Махно. Хотя он, конечно, понимал специфику военного времени. Вот что писал он В. И. Ленину:
35
'Если бы даже диктатура партии была подходящим средством, чтобы нанести удар капиталистическому строю (в чем я сомневаюсь), то для создания нового социалистического строя она, безусловно, вредна. Нужно, необходимо местное строительство, местными силами, а его нет. Нет ни в чем. Вместо этого на каждом шагу людьми, никогда не знавшими действительной жизни, совершаются самые грубые ошибки, за которые приходится расплачиваться тысячами жизней и разорением целых округов'.
При личной встрече в ответ на подобные упреки Ленин, по воспоминанию В. Д. Бонч-Бруевича, ответил Кропоткину: 'Ну, ничего не поделаешь! Революцию в белых перчатках не сделаешь'.
Точно так же мог бы ответить и Нестор Махно, поднимавший крестьян на третью революцию: после свержения власти царя, а затем буржуазии (Временного правительства) - свержение власти государственников, партаппарата. Однако для Кропоткина революция была не заменой одной власти другой, а освобождением народа от всяких властей. Махно, в принципе, считал так же. Но делая эту очищающую революцию не в 'белых перчатках', не приходится рассчитывать на сохранение здоровья общественного организма.
Перестраивая, переналаживая крупный мощный механизм, можно, безусловно, не слишком заботиться о личной гигиене и чистоте перчаток. Но допустимо ли столь беззаботно, не соблюдая полнейшей чистоты, приниматься за сложную хирургическою операцию? Не будет ли в таком случае риск внесения смертельной инфекции слишком велик, почти неизбежен? Общество состоит из конкретных личностей, и речь идет об их судьбах; разве этого не достаточно, чтобы соблюдать величайшую осторожность и ответственность?
Для Кропоткина, в отличие от концепции марксизма-ленинизма, общество представлялось живым организмом, естественным стихийным объединением людей. По его убеждениям, революцию надо делать именно в белоснежных перчатках или не делать вовсе. Он был революционером в самом чистом значении этого слова. Для опасно больного общества, по его мнению, хирургическая операция необходима, но только при соблюдении строжайшей социогигиены.
36
...К Петру Кропоткину с полным основанием можно отнести слова его старого товарища-народника, позже отказавшегося от революционного пути во имя христианства - Льва Тихомирова. Он писал в 1912 году: 'Когда против избытка внешней сдержки и дисциплины выступает личность, полная внутреннего самоуправления и дисциплины, - общество только усовершенствуется'. Увы, среди вождей любых революционных партий людей, подобных Кропоткину, не было. Пожалуй, даже и не могло быть.
Кропоткину посчастливилось сделать не только выдающиеся научные открытия в естествознании, но и достаточно отчетливо предвидеть опасности, ожидавшие наше общество на пути 'к будущему счастью', в процессе устройства земного храма материального благополучия.
Нередко в подобных случаях предполагаются врожденные сверхобычные качества. Однако, несмотря на то что Кропоткин не был обделен талантами (хорошо рисовал, пел, танцевал, был физически крепок, имел артистические и литературные способности), ничего 'сверхчеловеческого' в этом не было. Не обладал он ни феноменальной памятью, ни особой гибкостью и живостью ума, ни чудовищной усидчивостью. А достижения его колоссальны, проницательность и сила его мысли совершенно исключительны. Чем это можно объяснить?
На мой взгляд, прежде всего - чистой совестью, полнейшей искренностью в исканиях правды, глубоким духовным единством с народом и природой. На этот счет превосходно высказался И. В. Гёте: 'Можно ли познать себя? Не путем созерцания, но только путем деятельности. Попробуй исполнять свой долг, и ты узнаешь, что в тебе есть'. 'Научиться можно только тому, что любишь, и чем глубже и полнее должно быть знание, тем сильней, могучее и живее должна быть любовь, более того - страсть'. 'Первое и последнее, что
