ворота были в двух с лишним часах пешего хода. Глубокой ночью он подошёл к титаническому сооружению из бетона и некогда крашеного кровельного железа. На фоне звёздного неба едва различались чёрные фигуры Беркутов из внешней охраны, сидевших на гребне. Вронский подошёл ближе, молясь только об одном - чтобы котёнок не подал голос... Но тот, после трёх суток взаперти, накормленный и обласканный, спал, угревшись за пазухой у Сергея. Двойное дыхание с такой высоты они вряд ли расслышат... Его окликнули на воробьином, он ответил и прошёл дальше, потому что ему разрешили. Надо было идти, пока получалось. Птицы летают везде. А люди везде проходят. Задул сырой удушливый ветер. Звёзды гасли одна за другой - надвигались тучи, клубящиеся ледяным дождём. Удача - Птицы не летают под ливнем. А я могу идти, когда угодно. Говорят, всё больше людей не хочет жить под Птицами. Я уже один из них. Есть ещё тот, который стрелял в Соколов, хотя его не найти. Пусть я даже буду один такой, но я больше не могу. А птицы пусть летают, как хотят и где хотят. Как летали всегда. Бишкек 14 октября 1997
АЛАН КУБАТИЕВ ВЕТЕР И СМЕРТЬ Фантастический рассказ
1
Японцы, родившиеся в такой стране, как наша, неотделимы от японской земли: японская земля и есть Япония, есть сами японцы. Что бы ни случилось, японцы не могут ни на одну пядь отступить со своей японской земли. И в то же мгновение не могут отдалиться от императорского дома. Это потому, что существует верность, свойственная одним японцам. Генерал Араки.
Он уже принадлежал богам, а не Земле, когда взлетал с секретной базы курсом наперерез авианосцу ВМС США 'Коннектикут'. Почему же боги допустили, чтобы его самолёт вдруг потерял управление, загорелся и врезался в океан близ острова Хаэда? Он ещё помнил смутно, как лопнули ремни и его, ослеплённого, пылающего, как факел, вышвырнуло из кабины в ледяной ветер над скалами. Но того, как стал грохочущим столбом огня и пенистой воды его самолёт, как страшным ударом его самого расплеснуло по базальтовому клыку, и каким образом он оказался в этой комнате, лейтенант Акира не помнил по очень простой причине. Он был мёртв тогда. Разбит о камни, как черепаха, брошенная орлом. Обуглен, как головёшка в хибати.6 А сейчас он чувствовал, что спит. Но пора проснуться, встать, размять затёкшие мышцы. Он медленно выплывал из тёмных вод сна и, ещё не проснувшись, уже чувствовал что-то неясное и тревожное, как дым невидимого пожара. Очень осторожно лейтенант приоткрыл слипшиеся веки. Потолок над его лицом светился тёплым, солнечным светом. Так же, но чуть слабее, сияли стены небольшого помещения, похожего не пароходную каюту второго класса, только без окон. Акира глянул вниз. Он лежал в каком-то подобии гигантской раковины огромной, полукруглой, смыкающейся краями над его распластанным телом. Затылком он ощущал мягкий овальный край. Всё, что он мог себе сказать, - что эта комната не похожа на общежитие лётного состава особого отряда 'Ямадзакура'7. Палатой военного госпиталя она быть не могла. В плен и лазареты камикадзе8 не попадают. Плечи затекли, спину ломило. В мозгу царил чудовищный сумбур, недостойный офицера армии Его Величества, сына небоблистающей Аматэрасу9. ...Неужели плен? Ну нет. Во-первых, это просто невозможно. Во-вторых, стали бы проклятые 'амэ' так с ним нянчиться... Лейтенант Акира снова тайком огляделся. В комнате не было даже двери. Пустые сияющие стены. Никакой другой мебели, кроме ложа, да и это разве мебель... Он глубоко вздохнул и вдруг, неожиданно для себя самого, сел. Ничего не случилось. Только закружилась голова; но скоро это прошло. Тогда лейтенант Акира встал. Совершенно голый, он стоял посреди комнаты, обхватив руками плечи. Воздух был тёплый, но его била дрожь. Сердце колотилось. Позади что-то тихо щёлкнуло. Акира резко обернулся, едва не упав. Прямо из стены торчала полукруглая полочка-выступ. На ней стоял круглый белый сосуд. Лейтенант протянул руку и дотронулся до него. И на этот раз ничего не произошло. Осмелев, он взял сосуд, налитый до половины прозрачной жидкостью. Понюхал. И выпил всё до дна. Ему сразу стало лучше. Исчезла сонливость, голова стала ясной, ноги налились лёгкой силой. Благословенный напиток. Но он всё ещё не понимал, где он и что с ним. Сев на край ложа, он попытался собраться с мыслями. И только сейчас разглядел своё тело. Бёдра, живот, плечи - всё было покрыто молодой смуглой кожей. Как слепой, он ощупал своё лицо. Гладкое, чистое, юношески свежее. Короткие жёсткие волосы. Лейтенант Акира задыхался. С его тела исчезли все рубцы от фурункулов, все оспенные шрамы. На левой кисти, где ещё в детстве мизинец бы обрублен на пол-фаланги, теперь послушно сгибался и разгибался крепкий палец с розовым ногтём. Лётчик, горевший в самолёте, до самой кабины набитом взрывчаткой, жив и невредим. 'Ожившие мертвецы, лисы-оборотни, духи и призраки!..' Ему удалось ненадолго успокоиться. Но сидеть он не мог. Кружил по каюте, как тигр в ротанговой клетке, однажды он видел в Нагасаки, как зверя выгружали с индийского парохода. Наверное, для какого-нибудь зверинца. За спиной раздался новый щелчок. На выступе, появившемся рядом с первым, лежал тёмно-синий шарик величиной со сливу. Акира повертел его в пальцах. Шарик вдруг лопнул со слабым треском: внутри оказался тёмный комок. Лейтенант помял его. Он развернулся неожиданно широко костюмом из какой-то очень лёгкой ткани тёмно-синего цвета с чёрными застёжками вроде молний. Сперва он оказался ему просторен, и вдруг Акира с суеверным ужасом ощутил, что ткань шевелится, будто живая, и медленно обтягивает его худощавое тело. Третий щелчок, и на глазах уставшего удивляться Акиры ложе свернулось. Сдвинув створки, будто живой моллюск, оно втянулось в пол. В каюте не осталось ничего, кроме белого сосуда. Было очень тихо. Внезапно - Акира даже присел - каюту наполнил густой мягкий звон, словно ударили в большой китайский гонг. Он стих, и громкий отчётливый голос сказал: - Здравствуйте. По-японски! Акира не сказал - прошептал: - Здравствуйте... И медленно поклонился неизвестно кому.
2 Это были враги, и всё же они прониклись к нему уважением и с этого дня помышляли только о том, чтобы как-нибудь выразить ему свою благодарность... Тайхэйки', глава XXV
Музыка играла так тихо, что лейтенант почти не слышал её. Только лёгкие ритмичные перезвоны доносились временами. Сначала Акира пытался разобрать мелодию, напоминавшую 'Сумиэ'10. Но в конце концов оставил это - сейчас было не до песен. Он сидел на поджатых пятках в углу каюты. Руки на коленях, лицо деревянная маска. Он обманул доверие Его Величества. Он предал память погибших товарищей. Саяма, Хасэгава, Тоси-тян... Американские зенитки разнесли их самолёты прежде, чем они успели вонзиться в тушу линкора. Но они погибли в бою. А он? Что ему теперь жизнь? Вот он, позор воина... Музыка смолкла. Акира поднял голову. - Акира-сан, я вас потревожил? Голос звучал так, словно говорящий невидимо стоял прямо перед ним. - О, нисколько, - безо всякого выражения, но учтиво ответил Акира. - Я только немного размышлял... сэнсэй11, - добавил он с некоторым усилием. - Мне хотелось бы побеседовать, Акира-сан. - Располагайте вашим покорным слугой, - так же тускло ответил Акира. - Хорошо, - произнёс голос. - Я сейчас приду, Акира-сан. Акира поднялся и вышел на середину каюты, опустив руки по швам. Что изменило бы его 'нет'? Конечно, Урод не стал бы настаивать. Но ведь рано или поздно это должно было случиться. Пусть его хозяин гостеприимен и ненавязчив. От этого Акире ещё яснее, что он пленный... Только в плену всё вокруг такое чужое. Осточертевшее питьё вместо риса, рыбы, сакэ. Каюта, из которой не выйти. Стены, на которой нельзя даже царапать ногтём, потому что она не поддаётся, и потому что времени тут не существует... Сколько он здесь просидел? О том, что происходит на фронте, заключённым знать не полагается. И спрашивать не стоит - они всегда лгут. Стена, на которую он уставился, вздулась, зарябила, словно пруд под дождём. Хозяин появился из неё быстро и бесшумно. - Здравствуйте, Акира-сан. - Здравствуйте, сэнсэй. Урод сморщился. Акира уже знал, что это улыбка. - Мне не очень подходит это звание... Акира совершил вежливый поклон, со свистом втягивая воздух сквозь зубы: - Великая мудрость сэнсэя спасла меня от смерти. Несказанная доброта даёт мне, ничтожному, кров и пищу... Челов... Существу, наделённому столь высокими и прекрасными добродетелями, никакое титулование не будет слишком высоким. Но такое замечание сэнсэя говорит ещё об одном достоинстве безграничной скромности... - Акира ещё раз поклонился, стараясь всё же не глядеть на Урода. Тот выслушал его несколько озадаченно. Потом холодно сказал: - Я сделал то, чего не мог сделать. За это нельзя благодарить, Акира- сан. Однако мы ещё успеем обсудить это. Сегодня мне хотелось бы поговорить с вами о другом... Лейтенант уже почти перестал бояться его и даже чувствовал какое-то брезгливое любопытство, обострявшееся тем, что Урод был так похож на человека. Если бы не серое лицо, матовая кожа, угольно-чёрные, без белков и зрачков глаза... Вдобавок ходил и жестикулировал Урод совсем иначе, чем люди - очень быстро. И появлялся он из стены, как будто вырастал из неё, а не проходил в дверь. А говорил... Собственно, он не говорил. Рот его всегда был неподвижен, но голос был слышен даже тогда, когда, по мнению Акиры, Урод был далеко от каюты. Как это делалось, лейтенант не знал. Радио здесь было явно ни при чём. Первым нарушил молчание Урод. - Акира-сан, - сказал он. - Меня встревожило узнанное от вас. На вашей планете идёт война, причины которой мне непонятны. 'Наконец-то...' Ладони Акиры взмокли. Урод, верно, и сам не понял своей оговорки. 'Я же ему ничего не говорил, кроме имени!..' Однако лицо Акиры сохраняло вежливую улыбку. Урод продолжал: - Волею случая вы стали моим гостем. Не следует считать, что вы совершили нечто особенное. Я только вылечил вас, хотя мне пришлось пойти на некоторое нарушение законов,
