дознавателей не записать, а выудить из тебя как можно больше интересующей их информации. Обрабатывать же её под нужным углом зрения и закреплять будут ведущие дело следователи.
Больше всего от таких 'бесед', длящихся по десять-пятнадцать часов без перерыва, кидает в дрожь оставшихся на свободе соратников по оружию, если таковые у тебя имеются. Они никак не могут понять - ты их сдал или нет?
- Ну как там? - как страусы, вытягивают шеи временно гуляющие на свободе сподвижники. Лазутчик, вынырнувший из дверей райотдела, смахивает капельки пота со лба:
- Уже восемь часов беседует с оперативниками в кабинете начальника.
Наступает мертвая тишина, граничащая с паникой. 'Что он уже успел за восемь часов наговорить?' - крутится мысль в головах.
- Нужно что-то делать...
- Нужно, - соглашаются все и вновь умолкают.
Перебрав в уме тысячи возможных и невозможных вариантов твоего спасения, почему-то выбирается наиболее кардинальный:
- Может, его цианистым калием травануть? - предлагает кто-то из числа лучших друзей.
- А как сделать так, чтобы он в пищу попал? - задумчиво вторит другой.
Почему-то никому из них не приходит в голову довольно-таки простая мысль, что ты, как бронзовый Тарас Шевченко, стоящий напротив красного корпуса университета, угрюмо молчишь и ждешь помощи, давным-давно решив про себя, что лучше смерть, чем жизнь Иуды. Это потом друзья будут восхищенно жать тебе руки и говорить: 'Молодец, что не сдал. Никто из нас ни на минуту не сомневался в тебе.'.
Это будет потом, а сейчас они думают, где достать цианистый калий.
Со мной в тюрьме одно время сидела милейшая компашка, промышлявшая разбоем и воровством. Работали чисто, следов не оставляли. Всё шло хорошо, пока кому-то из них не привиделась утечка информации. Не мудрствуя лукаво, они начали тупо валить друг друга, да так, что похоронный оркестр играл одну и ту же мелодию сутками, без перерыва. Никто не подумал над тем, что надо бы хоть как-то подстраховаться от вечно сующей нос не в свои дела милиции. В результате, оставшиеся в живых благополучно заехали на тюрьму, где и помирились, словно этого нельзя было сделать, разгуливая на свободе.
Глядя на них, я в который раз сделал для себя вывод: людям для мирной жизни и тесной дружбы чаще всего не хватает общего врага. Если таковой имеется - всё джаз, если нет - мысли нехорошие появляются и начинается активное выискивание недостатков друг в друге.
Вообще-то всех подельничков, вне зависимости от конкретного уголовного дела, можно без труда условно разделить на две группы. Первая при слове 'арест' со скоростью света перемещается на другой конец планеты, несмотря на то, что как раз они-то и должны тушить возникший пожар. Вторая группа наоборот, вместо того, чтобы уехать подальше, выстраивается хоровой капеллой под зданием УВД, где проходит допрос, и орет что есть силы сквозь открытую форточку: 'Вася, молчи!'. (Непонятно, правда, чего орать. Если человек понимает - он и так будет держать язык за зубами, а если нет - ори - не ори всё равно всех сдаст). Если их что-то и спасает от неминуемого ареста, так это замедленная мыслительная реакция мусоров.
Когда подельнички чересчур расшумятся, дознаватель раздраженно захлопнет окно и, недобро сверля глазами твой лоб, грозно спросит:
- Так кто ещё с вами орудовал в банде?..
Ты продолжаешь упорствовать, требуя встречи со следователем в присутствии адвоката. Кстати, по закону ты имеешь полное право не разговаривать с оперативниками, а тупо послать всю эту безмозглую свору на три весьма популярные буквы. И будешь абсолютно прав. В такой ситуации это единственное разумное решение. Запомни - ничего и ни при каких обстоятельствах не рассказывай мусорам. Даже какого цвета у тебя носки и рубашка. Потому что если не получается вырвать признание прямо, его стараются выудить при помощи косвенных вопросов. Все разговоры на отвлеченные темы (например, о пользе сыроедения и в какую церковь лучше всего ходить по воскресеньям) нужны исключительно для того, чтобы разговорить 'объект' (то есть - тебя) и плавно подвести к интересующей гуманоидов теме.
Внезапно открывается дверь, и на пороге появляется следователь по особо важным делам, который, конечно же, впервые слышит о том, что в милиции бьют, не кормят и сутками не выводят в туалет. Он округляет глаза, пытаясь изобразить удивление, и восклицает:
- Да Вы что? У нас? Такое? Обязательно разберемся!
От такой наглости нижняя челюсть арестанта зависает в воздухе как минимум минут на пятнадцать. Придя в себя, 'объект' по-прежнему настаивает на адвокате (причем, на своем, а не на том, которого мусора пытаются навязать). Следователь хитро щурит глазки, вытаскивая пухлые тома из дипломата, и аккуратно разложив на столе бумажки, говорит:
- А мы Вас допросим как свидетеля. Согласно существующему законодательству свидетеля я могу допрашивать и без присутствия адвоката, а за отказ давать показания мы можем и к уголовной ответственности привлечь. Хе-хе...
Ты чувствуешь, как над головой снова начинают сгущаться тучи. Не дрейфь. Пусть допрашивают. Не забывай, что без адвоката тебя имеют право допросить в качестве свидетеля только первый раз, все последующие допросы должны проходить только в присутствии адвоката.
Назови им в течение трех-четырех часов установочные данные - как тебя зовут, где прописан, когда родился, собственно говоря, всё то, что они и так уже знают. Можешь что-то добавить по поводу твоего социального статуса и семейного положения (только не перестарайся!). Пусть запишут в протокол допроса выражение: 'Требую адвоката с момента моего задержания'. Всё. Больше из твоего рта не должно вылететь ни звука.
Говори о чем угодно, но только не о том, что может заинтересовать следствие, потому как интерес органов, ведущих дознание, приводит к длительному тюремному сроку и крупным финансовым убыткам. Имей в виду: если следователь доволен и побежал в гастроном покупать тебе пиво - значит, ты сморозил что-то не то. Если хмурится и психует - всё идет как надо. Чем дольше затянешь время - тем легче будет свести на нет первый допрос, оборвав его потому, что ты 'устал', 'болит голова', 'хочешь спать' и 'нуждаешься в медосмотре'. Попросись в туалет и посиди в кабинке часа полтора. Конечно, это не самое лучшее место для отдыха, но всё же более приятное, чем в одной комнате с мусорами. Можешь пообещать, что, быть может, что-нибудь скажешь завтра. Как говорят: 'Пацан сказал - пацан сделал. Не сделал - ещё раз сказал'.
С одним из особо надоедливых следователей мы как-то угробили полдня, обсуждая, как лучше записать в протокол допроса фразу: 'Вину полностью отрицаю'.
- Ну хоть чуточку ты её признаешь? - риторически спрашивал следователь, подсовывая фотографию, где я сижу за одним столом с, по мнению следствия, отпетыми рецидивистами, большую часть жизни проездившими по тюрьмам и лагерям, а, по- моему, с законченными дегенератами, не читая подписавшими всё, что им подсунули, испугавшись, как бы злые дяди милиционеры не начали зажимать их нежные пальчики дверцей письменного стола.
- Как ты их можешь не знать, если вы сидите за одним столом? Что ты с ними, - следователь брезгливо поморщился, - мог обсуждать?
Как объяснить этому идиоту, что я там оказался случайно?
- Кто Вам сказал, что я отрицаю факт знакомства?
- Вот-вот... - радостно заулыбались с той стороны стола, снимая колпачок с ручки.
- Я ничего не отрицаю, но я ничего и не признаю. По закону я имею право молчать и не обязан доказывать свою невиновность. Если будет необходимо - я готов всё объяснить и рассказать в зале суда в присутствии средств массовой информации.
- Ну смотри!
Собеседник раздраженно прячет фотографию в нагрудный карман, где обычно носят фото любимой женщины, и грозно машет указательным пальцем:
- Хуже будет!!!
Куда ещё хуже? Они засадили меня так глубоко, как только могли. Глубже уже, кажется, не бывает. Я провожаю следователя взглядом, думая над тем, что любое доказательство есть отрицание, а любое
