однако всегда будет относиться к ней с презрением. Так что ему с Софи придется по большей части жить в деревне, подальше от лондонского общества, которое еще долго будет перемывать им косточки. Однако Бенедикт совершенно четко знал, что предпочитает тихую жизнь с Софи бурной светской жизни без нее.
Так ли это важно, что Софи и есть та самая таинственная незнакомка с бала-маскарада? Она солгала ему относительно того, кто она такая. Но когда они целовались, смеялись или просто сидели и разговаривали, она была самой собой — женщиной, от одной улыбки которой у него сладко замирало сердце, которая способна была наполнить его душу радостью, просто находясь рядом. Вот эту Софи он знал и любил.
— Такое впечатление, что ты пришел к какому-то решению, — тихо сказал Колин.
Бенедикт задумчиво взглянул на брата. С каких это пор он стал таким всепонимающим? Когда успел стать взрослым? Бенедикт всегда считал Колина молодым повесой, красивым и галантным, однако не любящим возлагать на себя никакой ответственности.
Но теперь, когда он смотрел на брата, он видел перед собой совершенно другого человека. Он и внешне сильно изменился. Плечи стали шире, поза увереннее, взгляд мудрее. Последнее было самым важным. Если глаза и в самом деле зеркало души, значит, и душа Колина претерпела изменения. Она стала более тонкой и ранимой, способной сочувствовать и сопереживать.
— Я должен перед ней извиниться, — проговорил он.
— Уверен, она тебя простит.
— И она должна передо мной извиниться.
Бенедикт видел, что брата так и подмывает узнать, за что, однако Колин лишь спросил:
— А ты ее простишь?
Бенедикт кивнул.
Нагнувшись, Колин поднял рапиру Бенедикта.
— Я сам уберу, — заметил он.
Бенедикт долго непонимающе смотрел на брата и наконец порывисто сказал:
— Мне пора.
Колин с трудом подавил усмешку.
— Я так и понял.
Бенедикт снова взглянул на брата и внезапно, под влиянием необъяснимого порыва, быстро обнял его.
— Знаешь, — его голос вдруг осип, — я не часто говорю такие слова, но я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю, брат. — Колин, как обычно, криво усмехнулся. — А теперь убирайся отсюда ко всем чертям.
Бросив брату маску, Бенедикт выбежал из зала.
— Как это уехала?!
— Очень просто. — Глаза леди Бриджертон были полны печали и сострадания. — Взяла и уехала.
У Бенедикта кровь застучала в висках с такой силой, что ему показалось, будто голова сейчас не выдержит и разорвется.
— И ты ее отпустила?!
— У меня не было никаких законных оснований удерживать Софи против ее воли.
Бенедикт едва сдержался, чтобы не застонать. У него не было никаких законных оснований заставлять ее ехать в Лондон, и тем не менее он это сделал.
— Куда она уехала?
— Понятия не имею. Я настояла, чтобы она взяла нашу карету, отчасти потому, что опасалась за ее безопасность, но в большей степени оттого, что хотела узнать, куда она поехала.
Бенедикт хлопнул ладонью по столу.
— И что случилось потом?
— Это-то я и пытаюсь тебе рассказать битых четверть часа. Я думала, что уговорила ее воспользоваться нашей каретой, однако, похоже, ошиблась. Когда карету подали, Софи уже исчезла.
Бенедикт чертыхнулся про себя. Софи, по всей вероятности, все еще в Лондоне, но Лондон — город большой. Практически невозможно найти в нем человека, который не желает, чтобы его нашли.
— Как я полагаю, — осторожно спросила Вайолет, — у вас вышла размолвка?
Бенедикт взъерошил рукой волосы, и взгляд его упал на белый рукав. О Господи! Он примчался к матери прямо в костюме для фехтования.
— Вот черт! — выругался он и бросил раздраженный взгляд на мать. — Только прошу тебя, мама, не нужно сейчас лекций о том, как нехорошо ругаться.
— Я и не собиралась читать тебе никаких лекций, — улыбнулась Вайолет.
— Где мне теперь ее искать? Улыбку Вайолет как рукой сняло.
— Не знаю, Бенедикт. Хотелось бы мне знать. Софи мне очень нравилась.
— Она дочь графа Пенвуда, — сказал Бенедикт. Вайолет нахмурилась.
— Я предполагала что-то в этом роде. Полагаю, незаконнорожденная?
Бенедикт кивнул.
Мать открыла рот, собираясь что-то сказать, но что, Бенедикт так и не узнал, потому что в этот момент дверь в кабинет распахнулась с такой силой, что ударилась о стену, и в комнату ворвалась Франческа, а следом за ней Гиацинта. Франческа так стремительно подлетела к столу, что стукнулась о него, а Гиацинта ткнулась ей в спину.
— Что случилось? — спросила Вайолет, вскакивая.
— Софи… — едва выдохнула Франческа.
— Я знаю, — сказала Вайолет — Она уехала. Мы…
— Нет! — перебила ее Гиацинта, бросая на стол газету. — Читай!
Бенедикт попытался схватить ее первым — он уже узнал газету «Светские новости от леди Уислдаун», — однако мать оказалась проворнее.
— Что там? — спросил он и, видя, как лицо матери постепенно становился мертвенно бледным, почувствовал, что у него больно сжалось сердце.
Мать протянула ему газету. Он быстро просмотрел ее. Мельком взглянул на статью о герцоге Эшборне, графе Макклесфилде и Пенелопе Фезерингтон и, наконец, добрался до статьи, в которой явно говорилось о Софи.
— Ее посадили в тюрьму? — едва слышно прошептал он.
— Мы должны освободить ее! — воскликнула Вайолет и расправила плечи — ни дать ни взять генерал перед сражением.
Бенедикт устремился к двери.
— Подожди! — крикнула Вайолет, бросившись за ним следом. — Я поеду с тобой.
Не дойдя до лестницы, Бенедикт остановился и обернулся к матери.
— Нет, ты не поедешь. Я не хочу, чтобы ты трепала себе нервы.
— Да будет тебе, — проговорила Вайолет. — Я ведь не какой-то нежный цветок. Я смогу побороться за освобождение Софи.
— Я тоже поеду! — крикнула Гиацинта, бросаясь вслед за Франческой, которая уже вышла в холл.
— Нет! — одновременно воскликнули мать с братом.
— Но…
— Я сказала — нет! — тоном, не терпящим возражений, отрезала Вайолет.
Франческа раздраженно фыркнула.
— Полагаю, мне бесполезно настаивать на…
— Можешь не договаривать, — оборвал сестру Бенедикт и повернулся к матери. — Если хочешь ехать, поторопись.
Вайолет кивнула.
— Прикажи подавать карету. Я буду ждать у парадной двери.
Десять минут спустя карета мчалась по направлению к тюрьме.
Глава 22
