вшей... Он ведь ванну принимает, только если, напившись, в канал свалится. А эта треклятая шляпа... Сожгу ее когда-нибудь.
Одноглазый и капитан о чем-то перешептывались. Матушка Гота хотела было подслушать, однако они перешли на язык, которого она не понимала. Втянув в себя бушель воздуха, матушка Гота продолжила было свою трескотню, но...
Одноглазый оборвал разговор и воззрился на нее. То была их первая близкая личная встреча.
Он ухмыльнулся.
Она его ничуть не обескуражила. Ему миновало две сотни лет. И мастерство словесной пикировки он превратил в тончайшее искусство за несколько поколений до рождения матушки Готы. Он поднял вверх большие пальцы и шмыгнул ко мне, улыбаясь, словно мальчишка, случайно босою пяткой вывернувший из земли под одним из концов радуги глиняный горшок.
- Малец, - заговорил он по-таглиански, - представь меня по всей форме! Я люблю ее! Она великолепна! Воплощенье всех достоинств. Она - само совершенство. Поцелуй меня, любимая!
Может, это оттого, что матушка Гота - единственная в Таглиосе женщина, что не превосходит его в росте?
В первый раз я видел, как моя теща лишилась дара речи.
Дядюшка Дой с Тай Дэем тоже, пожалуй, опешили.
Одноглазый, фигурно выступая, направился через комнату к матушке Готе, и та предпочла отступить. То есть едва ли не бежала.
- Совершенна! - каркнул Одноглазый. - Во всех отношениях. Женщина моей мечты... Ты готов, капитан?
Чем он таким набрался?
- Ага. - Костоправ отодвинул свой чай, который едва пригубил. - Мурген, я бы хотел, чтобы и ты пошел с нами. Пора показать тебе несколько новых трюков. Я, сам не зная отчего, покачал головой. Сари, избежавшая общения с матерью под предлогом необходимости быть со мной, обняла меня и, ощутив мое нежелание идти, сжала мое плечо. Она подняла на меня блестящие миндалины глаз, без слов спрашивая, чем я встревожен.
- Не знаю...
Похоже, они собирались допрашивать краснорукого Обманника. Не люблю я подобной работы... И тут дядюшка Дой здорово удивил меня:
- Могу ли я сопровождать мужа моей племянницы?
- З-зачем?
- Я хочу удовлетворить голод своего любопытства сведениями об обычаях твоего народа. - Он говорил со мной медленно, словно с идиотом. По его мнению, я обладал одним серьезным врожденным дефектом: не был рожден нюень бао.
Ладно, хоть Каменным Воином и Каменным Солдатом больше не зовет...
Я так и не понял, что это значило.
Я перевел его просьбу Старику. Тот и глазом не моргнул.
- Конечно, Мурген. Отчего бы нет... Только идемте, пока мы все тут не померли от старости.
Что за чертовщина? И это - капитан, всегда считавший, что от нюень бао хорошего ждать не приходится?
Я покосился на кучу бумаги, принесенную мне Одноглазым. Бумаги воняли плесенью. Позже попробую сделать из этого что-нибудь. Если это вообще на что-нибудь годится. Одноглазый вполне мог написать их на языке, который успел забыть в течение последующих лет.
Глава 32
Летопись Одноглазого оказалась ужасной, как и следовало ожидать. Более того: вода, плесень, жучки и преступное небрежение сделали большую часть его воспоминаний нечитаемой. Хотя одна глава из недавних уцелела вся, за исключением одной страницы в середине, которая просто-напросто отсутствовала. Вот вам живой пример того, что Одноглазый считал подобающим для хроникера.
Он изменил написание большей части наименований мест. Я, где мог, исправил их в соответствии со стандартом, прикидывая, где могло происходить описанное, и сверяясь с картами.
***
На исходе третьего года пребывания нашего в Таглиосе наш капитан решил послать Хусавирский полк в Пребельбед, где Прабриндрах Драх вел кампанию против стаи мелких тенеземских князьков. Я с несколькими товарищами по Отряду получил приказ следовать с ним, дабы послужить основой нового полка. Изменник Нож также был в тех землях.
Полк проследовал через Ранжи и Годжу, Джайкур и Кантиль, затем миновал Бхакур, Данжиль и прочие недавно взятые нами города, пока, по истечении двух месяцев, мы не нагнали князя во Прайпурбеде. Здесь от полка отделилась половина для эскортировки военнопленных вкупе с трофеями назад, на север. Прочие направились на запад, к Ашарану, где и подверглись неожиданному нападению Ножа, из-за чего пришлось нам забаррикадировать ворота и сбросить со стены множество туземцев, так как те могли оказаться соглядатаями врага. Благодаря моему таланту стратега нам удалось продержаться, невзирая на то, что необученными войсками овладела паника.
В Ашаране мы обнаружили большие запасы вина, и это помогло нам скоротать долгие часы осады.
По прошествии нескольких недель люди Ножа начали разбегаться, не в силах более терпеть холод и голод, и тогда он решил отступить.
Зима та была весьма холодна. Мы провели ее в великих страданиях, вынужденные зачастую угрожать туземцам, дабы нас снабжали достаточным количеством провизии и топлива. Князь вел нас вперед и вперед, большею частью избегая тяжелых боев по причине неопытности личного состава полка.
В Мельдермаи я и еще трое человек, выпив вина, опоздали к выступлению полка. Почти сто миль пришлось нам странствовать, рассчитывая лишь на самих себя и ежечасно рискуя быть схваченными. Однажды мы, после ночлега в доме местного Лорда, взяли из его конюшен четырех лошадей. И в придачу - некоторую толику бренди. Дворянин сей обратился с челобитною к князю, и лошадей пришлось вернуть.
Неделю мы провели в Форнгоу, а затем князь приказал нам отправляться на юг, к Верхнему Нагелю, где нам предписывалось присоединиться к Четвертому Кавалерийскому, гнавшему шайку Ножа в Рудеральский Каньон. Однако, прибыв на место, мы обнаружили там всего лишь дряхлых старух и полное отсутствие всякой еды, за исключением гнилой капусты, причем большую часть ее крестьяне зарыли в землю перед тем, как бежать.
Тогда мы отправились в Силур по Балихорской дороге и там, в лесу, набрели на таверну, устроенную совершенно по северному образцу, где некая враждебная ведьма, пользуясь тем, что мы были не совсем трезвы, пыталась науськать на нас ядовитых жаб.
На следующий день нам пришлось пройти пешком несколько миль по болотам, подтаявшему снегу и мерзлой грязи низины, где из земли бьет горячий ключ, предохраняющий все вокруг от замерзания. Затем мы вышли к крепости Тразиль, где полк, навербованный из бывших тенеземских солдат, осаждал своих трасилийских собратьев. Осада, судя по тому, как трудно было в тех краях даже за плату! - раздобыть съестное, была весьма продолжительной.
Там я три дня проработал в полевом лазарете, где, из-за необычайного холода, мне пришлось лечить множество обмороженных. Холод убивал больше солдат, нежели даже противник.
От Тразиля мы с личной гвардией князя отправились к Мелопилю и осадили крепость местного царька, расположенную на острове посреди озера. Вода в озере замерзла. По причине страшного мороза лед оказался толст, и всякий раз, как мы шли на штурм, снаряды из машин противника мчались к нам, скользя по оному...
***
...Тенеземцы вкупе со многими нашими были истреблены беспощадным огнем машин со стен, пока гарнизон удерживал ворота. Затем из Тенелова на своем ковре-самолете прибыл Ревун, и убийственная волшба обрушилась на нас, словно молнии в грозу, вынудив нас отступить. Многие были захвачены врагом.
По прошествии двух недель пришел приказ идти маршем на соединение с силами, осаждавшими Рани Ортал. По пути мы обнаружили немного вина, что послужило причиной катастрофы: туземцы украли наши вьюки, воспользовавшись нашим сном.
Силы обеих сторон собрались отовсюду, и я начал бояться большой битвы. У стен Рани Ортала мог появиться Ревун.
