обязательно, что это как-то настраивает меня против тебя. Возможно, что ты меня любил, сколько мог, не знаю. Но понимать, что ты не любишь меня, и знать, что ты любишь кого-то другого, – не одно и то же. Это болит по-разному, – добавила она, отбирая у Милэни ручку, когда она снова потянулась к скатерти.
Милэни мрачно посмотрела на мать. Просто удивительно, как мрачнел ее взгляд, когда она сердилась. Она не заревела, так как усвоила, что рев на маму не действует. Ей был присущ талант бабушки: уметь смолчать, и, спрыгнув с коленей отца, молча пошла прочь. Флэп был слишком погружен в свои мысли и не заметил этого.
– Ладно, – махнул он рукой. Флэп отращивал усы, чтобы доставить удовольствие Дженис, что заставляло Эмму еще больше презирать ее вкус. С усами, в своей плохой одежде он выглядел особенно потрепанным.
– Скажи мне, чего ты хочешь. Если тебе нужен развод, можешь разводиться. Я не собираюсь становиться на пути чьей-то страсти. Если желаешь, иди и живи с ней. Только скажи, чего ты добиваешься?
– Я не знаю, – признался Флэп.
Эмма встала и начала готовить гамбургеры. Скоро должны были прийти домой мальчики.
– Ну хорошо, ты мне скажешь, когда примешь решение? – спросила она.
– Если я смогу что-нибудь решить, – сказал он.
– Лучше уж решай. Мне не хотелось бы тебя возненавидеть, но это может случиться. Я думаю, мне нужно твое решение.
Но Флэп его так и не принял. По правде говоря, он боялся Дженис больше, чем Эммы. Она была способна на истерики, чего не было у Эммы, а он ошибочно принимал ее истерики за убеждение. Когда она кричала, что убьет себя или его, если он перестанет с ней встречаться, Флэп ей верил, впрочем, у него никогда не было намерения отказаться от этих встреч. Дженис это достаточно хорошо знала, но ей нравилось устраивать сцены. Она не была влюблена во Флэпа и не очень желала, чтобы он оставил свою жену, но ей требовалось соблюсти весь ритуал страсти, и поэтому она находила сцены необходимыми. Со временем их страсть стала зависеть от ее приступов.
В отличие от нее Эмма отступилась. Она ожидала, что муж оставит ее; через несколько месяцев даже стала надеяться на это. В этом случае, по крайней мере, будет больше места в гардеробной. Но потом она поняла, что Флэп не уйдет до тех пор, пока она или Дженис не вынудит его к этому. Он был очень любезен и не раскачивал лодку. Тогда Эмма махнула рукой. Она допускала его в дом к детям. Он не хотел ее, но это не проблема. Она и прежде обычно засыпала на кушетке после просмотра поздних телепрограмм. Сцен она не устраивала, ибо от них очень расстраивалась. Да к тому же не находилось повода для ссор. То, что когда-то было браком, больше не существовало. И то, что двое людей были связаны друг с другом длительное время, мало что значило.
Она знала, что, вероятно, следовало заставить его уйти, но он был таким инертным, так привязан к детям, так зависел от своих привычек, что совершение этого шага потребовало бы громадных усилий и ярости. Она устала обманываться еще в Де-Мойне. Поведение Флэпа казалось малодушным, но таков он был на самом деле. От него она уже больше ничего не ожидала, а втягивать себя в это она не хотела.
Она полностью отошла от всякой университетской жизни: отвечала отказом на все приглашения, уклонялась от всех приемов, отвергла всех факультетских жен. Поскольку Флэп заведовал кафедрой, а она была его женой, он оказывался в затруднительном положении, но Эмме было все равно. Когда в университет приезжали лекторы, она не ходила их слушать, если устраивались чаепития, она не посещала их.
– Играй в эти игры со своей любовницей, – говорила она. – Твои колени ощутят приятное возбуждение. Одному Богу ведомо, как я там нужна. Я надеюсь, что никогда в жизни больше не увижу чертова цыпленка с макаронами.
– При чем тут это? – хотел знать Флэп.
– При чем? Но это же главный продукт вашей светской жизни. Ты забыл? Это дешевое вино, дешевые ткани, старомодная мебель, скучный разговор, скучные люди, душная одежда да еще цыпленок с макаронами.
– Что ты говоришь? – спросил он.
– Что двенадцать лет быть факультетской женой мне достаточно. Дальше тебе придется лидировать без меня.
В таком расположении духа она совершила большую ошибку. У Флэпа был коллега, который, казалось, ненавидел ученых не меньше нее. Его звали Хью, он был моложав, не старше сорока лет, циничен, любил Джойса. Он недавно развелся, и Флэп время от времени приглашал его к себе. Он любил выпить и поговорить о кино, а Эмма вдруг обнаружила, что и она тоже любит выпить и поболтать о кино. У него был едкий ум, и его убийственные замечания о коллегах ученых и университетской жизни звучали весело. Когда приходил Хью, Эмма могла вдоволь насмеяться, и тогда у нее исчезало то, что терзало ее душу. И она испытывала огромное облегчение. Голубые глаза Хью холодно блестели, а нижняя губа кривилась. Однажды он явился, когда Милэни спала, – он сам был отцом и хорошо представлял себе режим дня, – и соблазнил Эмму на кроватке Тедди. Эмма подозревала, что это должно было произойти, но была не готова к последствиям. Хью хладнокровно сообщил ей, что она его не удовлетворила.
Эмма была поражена.
– Совсем? – спросила она.
– Да. Мне кажется, ты забыла, как трахаться. – Он сказал это приятным голосом, зашнуровывая свои теннисные туфли. – Давай попьем чая, – спокойно прибавил он.
Вместо того, чтобы выкинуть его из дома, Эмма прониклась к нему интересом. Она приняла его критику близко к сердцу. В конце концов, сколько времени прошло с тех пор, как она обращала на секс серьезное внимание? Флэп был к ней равнодушен много лет, а Сэм Бернс был слишком влюблен, и ему не требовалось особых тонкостей. Кроме того, она давно привыкла сдерживать как свои надежды, так и физические ощущения, от этого зависела ее домашняя жизнь.
Однако критика поразила ее и очень взволновала.
– Не беспокойся, – мило заметил Хью. – У тебя все на месте. Этому можно научиться.
