– Мистер Далхарт, каким бизнесом вы занимаетесь? – спросила Эмма, чтобы переменить тему.
– Наверное, нефтяным, – ответил Вернон. – По крайней мере благодаря ему у меня есть кое-какие харчи и рубища.
– Некоторые высказывания Вернона взяты из фольклора с Аппалачей, если не из шотландских баллад, – пояснила Аврора, заставляя себя говорить легковесно. Она не думала, что Гектор Скотт так повлияет на ее настроение.
– Так вы один из гигантов нефтяной индустрии? – спросила Пэтси. – Я слышала, что настоящие гиганты сохраняют инкогнито.
– Какая наивность, – заметила Аврора. – Если бы Вернон был гигантом чего угодно, он бы не завтракал у меня в это время дня. Гиганты времени даром не тратят.
– Ага, никакой я не гигант, – подтвердил Вернон.
Эмма пристально присматривалась к нему. Ее всегда удивлял каждый признак многогранности в матери, а Вернон и был одним из таких признаков. По виду он больше подходил Рози, чем ее матери, а скорее всего – никому. К ней подошла козочка, просительно заблеяла, и Эмма отдала ей корку от своей дыни.
– Вы мне, барышни, еще не сказали, почему так рано вышли из дома. Может быть, в связи с какой- нибудь общественной работой, которой решили заняться?
– Ха, – возразила Пэтси. – Мы решили заняться покупками.
Завтрак продолжался, и разговор следовал в том и в ином направлении. Как только стало возможно, не нарушая правил вежливости, встать из-за стола, Пэтси отправилась бродить по дому. Ее очень раздражало, что у миссис Гринуэй такой хороший вкус.
Рози начала пытаться убирать со стола, что было делом нелегким, пока там сидела Аврора. Все остальные безропотно отдали ей свои приборы, а она все выискивала разные кусочки, которые проворонили ее гости. Вернон наблюдал за ней с таким видом, будто раньше ему не приходилось видеть женщину за едой.
– Если за ней не присматривать, она будет целый день есть, – сказала Рози. Эмма сгребла с тарелок остатки еды и побыстрее увела Рози на внутренний дворик, чтобы узнать, что произошло между ней и Ройсом. Они прошли мимо Пэтси, которая в кабинете на первом этаже разглядывала амулет викингов, привезенный Авророй из Стокгольма.
– Мне никогда не попадаются такие вещи, – посетовала Пэтси, – а то бы и я их покупала.
– У тебя бывало, чтобы ты проснулась с таким чувством, будто задыхаешься? – спросила Рози у Эммы.
– Нет, пожалуй.
– И у меня не случалось до прошлой ночи, – на ее веснушчатом лице была написана обида. – Я, должно быть, слишком быстро прибежала домой. Твоя мама пыталась меня остановить, но мне подумалось, все равно же надо когда-то идти домой, так уж чем скорее, тем лучше.
– Ройс на тебя очень разозлился?
– Нет, счастлив был, как птичка, все шесть минут, пока не захрапел, – с горечью ответила Рози. – Разбил мне вчера голову и рассказал, как шляется, а стоило Вернону с ним поговорить и предложить новую работу, как он решил, что ничего не случилось. Даже не знаю, почему я позволила Вернону послать его домой. Я пошла домой, чтобы сделать усилие и простить его, а этот сукин сын даже не растер мне спину.
– Ой, надо же? Хочешь я разотру? – предложила Эмма.
– Ой, вот спасибо-то, – сказала Рози, немедленно разворачиваясь. – Ты всегда была лучшим ребенком. Во всяком случае из всех, кого я знала. Три сильнее. Я уже две недели вся была, как натянутая струна. По- моему, я чувствовала, что что-то произойдет.
– Ничего не понимаю. Ройс всегда казался мне таким смирным. Никогда не думала, что он решится сделать что-нибудь такое, что бы рассердило тебя.
– Может быть, он в конце концов разглядел меня, понял, что я не такая злая, как кажусь.
Они обе задумались над этим предположением, и Эмма продолжала массировать ее худую твердую спину.
– Ты мне не рассказала, как начала задыхаться.
– Ну, это удушье накатило на меня и все тут, – рассказывала Рози. – Ройс не был совсем пьян, но все же выпивши. Мне с ним было о чем поговорить, а он просто плюхнулся в постель и захрапел, как ни в чем не бывало. Я легла на кровать, выключила свет и сначала задрожала как лист. Не могла выбросить из головы его и эту тварь. Я, конечно, тоже не ангел, но хоть была хорошей женой и растила детей тоже я, и все такое прочее. Но последнее время я не слишком примирялась с его желанием, если ты понимаешь, что я имею в виду. Иногда – да, но чаще – нет. Чем больше я об этом думала, тем больше мне казалось, что вина здесь – моя, а не его, и от этого я расплакалась, и я все плакала, а он все спал, храпел и храпел, и в конце концов я будто стала задыхаться, будто у меня глотка закрылась.
Вспоминая, она приложила одну руку к горлу, а другой, изогнувшись, указала особенно болезненное место под лопаткой.
– Не то, что Ройс плохой, – продолжала она. – Просто я стала думать, что не такой уж он хороший. Мы как-никак проскрипели вместе двадцать семь лет и произвели на свет семерых детей, а в результате я тут лежу, дрожу и задыхаюсь, а он себе храпит. Он знает о моих чувствах столько, сколько знал бы, если бы жил на луне. И чем больше меня одолевали такие мысли, тем сильнее я задыхалась, и на всем белом свете некому было обо мне позаботиться. И наконец я подумала и сказала себе: – Рози, вставай сейчас же, а то не доживешь до утра. Это было так серьезно. И я поднялась, вытащила детей из кроватей, взяла такси, как мне советовала твоя мама, и отвезла их к своей сестре, а сама приехала сюда.
– А почему ты не осталась у сестры сама?
– Чтобы она подумала, что я бросила мужа? Она такая религиозная, что будет меня попрекать без
