выбрал два самых крепких ящика, останавливаясь и прислушиваясь, принес к торцовой стене сельмага, поставил один на другой на попа и исчез в темном чердачном проеме.
Вспыхнул карманный фонарик, осветив стропила, давно не беленную печную трубу, ведущий к ней метровый боровок, обмазанный потрескавшейся глиной, и слежавшиеся опилки. Парнишка извлек из кармана жгутик мягкой медной проволоки, распрямил его, предварительно положив фонарь на боровок.
Из проволоки образовался штырь. Ленька ползал по полу, втыкал в опилки штырь и пытался обнаружить щель в перекрытии, но щели не было — штырь каждый раз гнулся. Тогда он поискал что-то глазами и наткнулся на боровок. Подобие самодовольной улыбки мелькнуло в полутьме чердака. Ленька поддел проволокой один кирпич с боровка, другой, третий... Кирпичи, обмазанные только глиной, легко отделялись от кладки. Открылась горловина печки, которая была сложена так же халтурно, — Ленька отделил для пробы еще один кирпич. Разбирать печь не имело смысла. Он сложил кирпичи в кладку — как были, замерил проволокой ширину печной горловины, разровнял опилки, тщательно отряхнул колени, рукав и выключил фонарик.
Появившись в чердачном проеме, он замер, прислушиваясь.
Трещали кузнечики.
«Жил кузнец веселый за рекою», — пела по радио Сикора.
Из сортира появилась очередная торфушка — на этот раз в очень короткой, едва прикрывающей зад рубашке — и исчезла в двери барака.
Ленька, оттолкнувшись что было мочи, прыгнул вперед, стараясь не задеть ящики. Получилось.
Посидел, обхватив руками колени. Потом отнес ящики на место и, глянув на чердачный проем, исчез в крапиве.
— Брать нужно через чердак, — уверенно вещал Ленька возле знакомой уже вагонетки. Ему внимали Сидор и Котыша. — Разбирается боровок...
— Что такое боровок? — уточнил Сидор.
— Часть трубы, примерно в метр, лежит плашмя на чердаке, соединяет саму трубу и печку. Кладется, чтобы тяга была.
— Откуда ты это знаешь? — подозрительно спросил Котыша.
— А я в пионерлагере в кружок печников ходил. Один записался. Как оказалось, не зря! — Ленька купался в своем величии. — Боровок разбирается легко. Там раствор на одной глине. Потом разбирается верхушка печки. Тебя, — Ленька указал на Котышу, — нужно на веревке опустить внутрь, ты пролезешь. Только третьего возьмите поздоровее, чтобы вытаскивать было легко — и тебя, и товар.
— Вот ты и будешь третьим, — заметил Котыша.
— Нет.
Сидор и Котыша переглянулись.
— Забздел?
— Меня засекли, — пояснил Ленька.
— Кто? — напрягся Котыша.
— Учитель. Когда ехал на торфоучасток.
— Может заложить?
— Может. Запуганный. Выслуживается.
Помолчали.
— Да, — выдавил Котыша. — Кого же взять третьим? Может, Вовку Шалавого?
— Ваше дело, — пожал плечами Ленька.
— Но ты свою долю все равно получишь, — успокоил Леньку Сидор.
— Не надо.
— Тебе что — дубы не нужны?
— Не... — победоносно улыбнулся парнишка. — Вы мне банку частика в томате принесете!
Котыша и Сидор непонимающе уставились на него.
— Люблю частиком закусывать, — пояснил Ленька. — Так что — не забудьте!
В полутьме сельмага шуровал Котыша. Он суетливо запихивал в мешок штуку товара, сапоги, кожаные пальто, даже упаковку одеколона, флаконы которого повторяли Спасскую башню. Наполнив мешок доверху, он дернул веревку, прикрепленную узлом к краю мешковины, и груз поплыл вверх, под потолок — в пролом печи.
Котыша вернулся за прилавок, вытащил откуда-то снизу ящик и лихорадочно рассовал по карманам, вынимая из ящика, мятые купюры. Потом затянул ремень, так что перехватило дыхание, наклонил ящик и, пригоршней зачерпывая мелочь, высыпал ее за пазуху.
Когда содержимое ящика исчезло в Котышиной рубахе, он юркнул к печи, просунул голову и руки в веревочную петлю, затем опустил руки — и веревка оказалась под мышками. Сверху веревку потянули. И Котыша, упираясь ногами в кладку, начал подниматься к пролому печи.
Вовка Шалавый — новый участник дела, — плечистый рослый парень, тащил на спине сразу два мешка, за ним, рассекая ветки и кустики, спешили Котыша с Сидором. Шли скоро, почти бегом, трещали сухие сучья под ногами, мягко шуршал мох. Не останавливаясь, компания меняла затекшие руки, вцепившиеся в мешки на спине, смахивала струи пота со лбов...
Какой-то странный звенящий звук впитался в шорох шагов.
Вовка Шалавый, шедший впереди, остановился.
— Что это?
Котыша и Сидор сбросили мешки.
— Понятия не имею, — пожал плечами Котыша.
Шалавый включил фонарь и пошел назад по собственным следам, освещая поросшую мхом землю.
В свете фонаря блестели монетки — одна, вторая, третья...
Вовка вернулся и подошел вплотную к Котыше.
— Выверни карманы!
— Не при на меня! — взвизгнул Котыша.
— Выверни! — И Вовка сам вывернул карманы подельщика.
Вывалились мятые купюры.
— Отвали! — пытался сопротивляться Котыша.
Но Вовка Шалавый рванул его ремень — из-под рубашки к ногам Котыши высыпалась куча монет.
— Ты же говорил, что денег в сельмаге нет!
Вовка саданул ему поддых. Потом еще. Котыша упал на колени. Шалавый ударил ногой.
— Хочешь его защитить? — спросил Вовка Сидора.
Тот отрицательно помотал головой.
— Мое! — Котыша открыл карты и сгреб мелочь и мятые рублевки со стола.
Картежники — парни с Ленькиного двора — уныло ставили в кон.
За спиной Котыши появился Ленька.
— Играю, — заявил он. — Почем?
— По полтиннику, — ответил Котыша, и Ленька заметил, что он хорошо «датый». Да и окружение Котыши не уступало своему предводителю. Появление Леньки почему-то вызвало у них гадливые ухмылки.
Ленька сел играть под последнюю руку. Котыша хотел было переместить его на первую («садись туда, там места больше»), но парнишка отказался:
— Мне и здесь хорошо!
Парни поднимали карты и делали ставки.
— Рубль!
— Прошел!
— Прошел!
— Бросил.
— Три!
— Пять! — заявил Ленька.
Охотников на эту ставку не нашлось и он, не открыв карты, взял кон, ссыпав деньги себе за пазуху.
