поправляются быстрее, поверь.
Симона с трудом перевела дыхание:
– Только не в том случае, когда у них рвутся швы, открываются раны, и они умирают от потери крови.
Умереть от потери крови? Ну уж нет!
– Думаю, в ближайший час у меня ничего не порвется – ну, может, только твоя блузка, если ты не придвинешься так, чтобы я смог расстегнуть пуговицы.
Симона не двинулась с места.
– Ты ведь не собираешься стать одной из вечно беспокоящихся и суетящихся жен?
– Если ты на такую рассчитывал, – ответила она и, тихо засмеявшись, встала с кровати, – то тебя ждет горькое разочарование.
Тристан напрягся.
– Куда это ты собралась?
– Разве не ясно? – Симона подошла к столику. – Мне давно следовало бы уйти домой, чтобы подумать о спасении остатков благопристойности и все такое прочее.
Благопристойности? Если бы сейчас благопристойность Симоны кого-нибудь интересовала, то Хейвуд уже стоял бы в ногах его кровати и неодобрительно хмурился.
Спрятав улыбку, Тристан спросил:
– Полагаю, тебя уже ждут внизу, чтобы забрать домой?
– Я об этом ничего не знаю.
– Милая, если уж Хейвуду все равно, то остальным и подавно. И потом нам слишком поздно притворяться, будто нас интересует благопристойность. Как говорят в таком случае, корабль уже давно уплыл.
Симона вздохнула:
– Тогда скажи, может, тебе хочется есть?
– Хочется, но не есть.
– Значит, ты хочешь чего-нибудь выпить? Кстати, миссис Дэвис принесла чаю…
– Нет, только не чай! – К этому моменту в голове Тристана уже стал складываться блестящий план. – У меня в секретере есть бутылка бренди.
Симона подошла к богато украшенному резьбой секретеру из красного дерева и опустила крышку.
– Тут еще две рюмки! – с удовлетворением отметила она, доставая из пазов открывшееся ее глазам сокровище – фляжку и две стопки. – Как это предусмотрительно с твоей стороны!
Она налила в каждую рюмку по щедрому глотку, потом снова закрыла бутылку и протянула одну рюмку Тристану.
– Смотри, как бы от этого у тебя еще больше не заболела голова.
– Напротив, это поможет мне забыть о боли, – ухмыльнулся Тристан, принимая рюмку.
– Что еще я могу тебе подать? Ты уверен, что не хочешь есть?
– Уверен. Там у меня в шкафу, – добавил он, терпеливо продолжая осуществлять свой план, – лежит альбом для этюдов и угли. Выдвини нижний правый ящик.
Симона внимательно посмотрела на него, потом тихо рассмеялась, отпила немного бренди и пошла к шкафу. Тристан наблюдал за тем, как она наклоняется и достает его рисовальные принадлежности: улыбка его стала шире, кровь разгоралась от восхищения.
– И что ты намереваешься рисовать? – спросила она, возвращаясь к нему.
– Тебя.
– Вот как…
– Я ведь обещал тебе это сделать, помнишь?
– Конечно, помню. – Озорно блеснув глазами, Симона провела кончиком языка по нижней губе, после чего, медленно расстегивая пуговицы на блузке, спросила: – Где мне устроиться?
Тристан победно ухмыльнулся. Поставив бренди на столик у кровати, он похлопал по пустой половине кровати.
– Ты настоящий повеса! – шутливо возмутилась Симона, позволяя ему притянуть ее ближе и усадить на кровать.
– Если хочешь, я могу исправиться.
– Не смей и пытаться! – с притворным ужасом воскликнула Симона. – Никогда! Я люблю тебя таким, какой ты есть.
Тристан медленно провел кончиками пальцев по ее шее.
– Сейчас твое сердечко трепещет и замирает, я прав?
– Да. Мне пойти запереть дверь?
Тристан отвел ткань с ее груди и улыбнулся:
– Ты считаешь, мы должны вести себя скандально?
– Да. – Симона уже дрожала от нетерпения. – Но только в этот единственный раз.
– Конечно. – Тристан заключил ее в объятия и прижал к себе. – Только в этот раз. А потом на всю оставшуюся жизнь мы станем респектабельными членами общества.
Симона рассмеялась. Теперь ее сердце было полно безграничной надежды на то, что она навсегда останется счастливейшей женщиной из всех женщин, которые когда-либо жили на земле.
