улица, и окрестности здесь были не такие, как на старом месте. Раньше стоило Ларисе выбежать за калитку, как перед нею расстилались луг, поле. А тут за воротами начиналась мощеная улица, по ней ездили лошади, запряженные в телеги, порою проносились машины, поднимая столбы пыли.
Возле дома, в котором теперь жила Лариса, стоял кирпичный ларек, от которого далеко пахло керосином. Лариса ходила смотреть, как большой черный дядька в клеенчатом фартуке продавал керосин женщинам, стоявшим в очереди вдоль ларька. Рукава у дядьки были закатаны по самые локти, а волосатые руки все в керосине. Большими и маленькими жестянками на длинных ручках черпал он керосин из железной бочки и через большую воронку вливал в бидоны, бутылки. Он ловко опрокидывал жестянку с керосином, и во все стороны летели брызги, а в воронке начинали прыгать радужные пузыри.
Двор дома, в котором жила Лариса, был маленький, на него выходили еще окна небольшого деревянного домика. Но домик тот был огорожен забором, и Лариска никак не могла пойти туда и посмотреть, кто там живет. Однажды она увидела за забором мальчика: по возрасту он был, наверно, как Лариса. Мальчик стоял по ту сторону забора и большими черными глазами смотрел на Ларису, которая палочкой ковыряла песок под ногами. Лариса совсем уж было собралась подойти поближе, но из домика вышел тот самый дядька, что продавал керосин, только без клеенчатого фартука.
- Сема, - позвал дядька, и мальчик убежал. Лариса в тот раз с ним так и не познакомилась.
Прислонившись стеной к их дому, во дворе стоял сарай, дверь в который никогда не запиралась. Однажды Лариса тихонько открыла ее и заглянула внутрь.
Сарай был пустой, на земляном полу валялась грязная бумага, солома. Из сарая сильно тянуло сыростью, и Лариса быстренько закрыла дверь.
В квартире рядом с ними жили тетя Соня и дядя Вася. Дядя Вася работал на том же заводе, что и папа. У него были рыжеватые кудрявые волосы, спереди такие редкие, что просвечивала розовая кожа. Рыжеватые курчавые волоски росли и на руках дяди Васи.
Тетя Соня целыми днями готовила еду, стирала, убирала. У нее были румяные щеки, и от нее всегда пахло чем-то вкусным, похожим на свежие булочки. Однажды тетя Соня позвала Ларису к себе в квартиру, погладила ее по голове и угостила киселем.
Но Ларисе хотелось другого, ей хотелось подружиться с кем-то из детей. Не раз поглядывала она за забор, чтобы еще раз увидеть мальчика с черными глазами. И вот однажды его увидела, мальчик протискивался через щель в заборе к ним во двор.
- Тебя зовут Сема? - спросила Лариса, как только мальчик оказался в их дворе.
- Угу, - ответил тот, с любопытством разглядывая соседку.
- А меня Лариса. Давай будем дружить.
- Давай, - согласился Сема. - А у меня щенок есть, мне папа принес. Хочешь, покажу, - похвастался он.
Через ту же щель в заборе они полезли во двор к Семе. Там, в уголочке возле сарая, на тряпке лежал щенок. Голова у него была большая, уши тоже, а крохотные бусинки глаз настороженно блестели. Подле щенка стояла миска с молоком. Молоко было почему-то не белое, а серое я в нем плавали соломинки, клочки шерсти.
- На, ешь, - Семка ткнул мордочку щенка в миску с молоком.
Щенок раза два хлебнул, высунув розовый язычок, потом весь напрягся и тряхнул мордой. Брызги молока обдали Лариску с Семой.
- Это овчарка, - говорил Сема, вытирая лицо. - Я ее воспитаю и отдам пограничникам. Я назвал ее Рексом.
Ларисе было завидно, что у Семы есть собака, да еще овчарка, которую можно воспитать и отдать пограничникам. Ей тоже захотелось иметь такого щенка, чтоб вырастить и тоже отдать пограничникам.
- И у меня есть папа, - сказала она. - Я попрошу его, и он мне тоже принесет щенка.
- У тебя не папа, а отчим, - тыча мордочку щенка в блюдце с молоком, сказал Семка.
- Как это отчим? - не поняла Лариска. Она не знала, что означает это слово, но все-таки догадалась, что Сема считает ее папу ненастоящим, не таким, как папы у других детей. - И никакой он не отчим, он папа, моя мама лучше знает, а она мне сказала, - обиделась Лариса.
Когда она вернулась домой, мать готовила ужин. На новой квартире она постоянно была веселая, всегда готовила что-нибудь вкусное.
Лариса смотрела, как хлопочет мать у примуса, а потом спросила:
- Мама, а папа принесет мне собачку?
Мать повернула к Ларисе веселое лицо.
- А зачем тебе собачка? - спросила она.
- Семе папа принес. Он его вырастит и отдаст пограничникам.
- А, вот оно что, - улыбнулась мать. - Ну, если попросишь, может, и принесет.
- Вот хорошо бы! - обрадовалась Лариска. Она решила, что сегодня же попросит папу и с нетерпением стала дожидаться его прихода.
Однако сегодня его что-то долго не было. День клонился к вечеру, стекла в окнах стали синими, мама зажгла электричество. Она сидела за столом и вышивала, все считала и считала крестики, меняла нитки, то и дело поглядывая на большой старый будильник.
- Что-то долго его нет, - сказала сама себе.
- Спи, Катя, спи, слышишь? - шептала Лариса в уголке своей кукле. Поздно уже, видишь, на улице темно.
Кукла молчала, но Ларисе казалось, что она противится, не хочет спать, и Лариса все ее уговаривала, стыдила.
- Непослушная ты, - ворчала она. - Все дети давно спят, и тебе пора.
- Правильно, дочка, - поднялась мать. - Пора и тебе спать. Укладывай куклу и сама ложись.
Лариска опомнилась.
- Нет, мамочка, это я нарочно так говорю, чтоб Катя спала, а так еще совсем рано.
- Не рано, доченька. Пошли.
- А я хочу папу дождаться, - упиралась Лариска. - Я попрошу его, чтоб принес собачку.
- Завтра попросишь. А сегодня - спать, поздно уже, - сказала мать.
И хотя Ларисе вовсе не хотелось спать, маму надо было слушать. Она легла на свой диванчик, накрылась одеялом. Собиралась схитрить, притвориться, что спит, а самой лежать и ждать папу: придет - и она попросит собачку. Но в постели было так мягко и уютно, что как ни старалась Лариска, как ни таращила глаза, они сами собой закрывались. Еще виделись ей то Сема, с которым она сегодня наконец-то познакомилась, то вазончик с красным цветком, который она поливала и здесь, на новой квартире, то большие уши Рекса. А потом все смешалось, куда-то исчезло, Лариса заснула.
Проснулась от громких голосов, от стука, от чего-то неведомого и непривычного, происходившего вокруг. Открыла глаза.
Папа стоял посреди комнаты, но был он совсем не похож на того, каким привыкла видеть его Лариса. У него были взлохмаченные волосы, красные глаза и перекошенное, страшное лицо. Руки болтались и казались особенно длинными и большими.
Мама говорила:
- Я целый вечер жду его, волнуюсь, думаю, не случилось ли чего... А он... Явился...
- А что ж... За юбку твою буду держаться? - говорил отец и шатался, шатался, а губы его кривились, дергались.
- На кого ты похож... Весь в грязи... Смотреть стыдно...
И тут Лариса увидела, что папа в самом деле весь в грязи. Брюки в грязи и руки совсем черные.
- Грязный... Смотреть ей уже противно, - говорил и шатался папа.
Мама сказала что-то еще, и тогда стало твориться совсем уж страшное.
Папа вдруг подцепил ногой стоявший у стены стул и с грохотом швырнул его к другой стене. Потом сбросил со стола мамино вышивание. Шатаясь, подошел к подоконнику, на котором стоял Ларисин цветок. Остановился перед ним, с минуту смотрел невидящими глазами, потом схватил вазончик и грохнул его об пол.
