возбуждения. — Затем, обогнув один из островов, мы оказались в бухте, где нас уже поджидали три английских корабля. Никогда я еще так не радовался, увидев святого Георгия! Представляю, каково было испанцам, когда они поняли, что их заманили в ловушку!
— Удивительно, однако, как это там оказались английские корабли. Вот уж случайность так случайность! — заметил Кто-то из слуг.
— Не было никакой случайности. Наш капитан все так задумал с самого начала.
— Да уж, хозяин у нас не промах. Я всегда говорил, что он молодец.
— А после англичане открыли огонь по испанцам, — продолжал Саймон. — Мачты у них так и трещали! Мы палили и палили, не давали им даже развернуться. Когда дым рассеялся, они пустились наутек. Мы — следом.
Лили улыбнулась, вспоминая, как она обрадовалась, когда увидела английское судно. Она помнила, как махал ей Саймон из лодки. Если бы не Мустафа, юноша наверняка свалился бы за борт.
Она помнила, как хитро улыбался Валентин. Поняла, что появление корабля его не удивило. Поразило Лили то, что главный испанский галион был той самой «Утренней звездой», капитан которой десять лет назад потопил корабль отца. Кажется, история повторялась, но на этот раз победителем вышел не испанец.
Помнила Лили и странное выражение глаз Валентина, слушавшего рассказ Саймона о том, как дон Педро де Вилласандро вдруг сдался. Она готова была поклясться, что видела в глазах любимого жалость. Он понимал, что дон Педро потерял самое дорогое в своей жизни и сражаться больше было не за что. Что такое по сравнению с потерей единственного сына слава, доставшаяся другому, или уязвленная гордость? После таких потерь человеку не за что больше бороться.
Потом Лили расспрашивала Валентина: как он догадался подстроить для дона Педро ловушку? Тот объяснил: когда его предупредили, что испанец следит за его перемещениями, он решил принять меры. Однако подтвердились худшие его опасения — дон Педро попал на остров раньше. Уайтлоу ожидал неприятностей, но не так скоро. Появление команды «Утренней звезды» на острове его не удивило. Валентин знал, что с ним хотят посчитаться, а изучив тактику дона Педро, можно было предполагать, что он приплывет не один.
Перед тем как отправиться в плавание, Уайтлоу переговорил с некоторыми из своих друзей-капитанов, и те согласились помочь. Пока «Мадригал» грузился в Фалмуте, они уже шли по тому маршруту и стали на якорь в условленном месте.
Саймон уже час как отвечал на вопросы, когда из Пенморли-Холла вернулся Валентин. Тогда он и объявил, что Лили должна остаться в Равиндзаре. Как девушка ни просила взять ее с собой, он остался глух к ее мольбам, а поскольку журнал Бэзила был уже у любимого, козырей у нее не осталось. Лили вместе с Тристрамом и Дульси проводили Валентина и Мустафу. Саймон перед отъездом в Уайтхолл собирался навестить мать и отчима в Риверхасте.
Лили смотрела вслед своему возлюбленному, и прощальный поцелуй согревал ее сердце. Валентин, когда они проходили по саду, отправил остальных вперед, а сам, затащив Лили за розовый куст, стал целовать ее, шепча слова любви. Этот поцелуй был единственным со времени их краткого блаженства на острове.
На обратном пути Валентин вел себя сдержанно, никак не проявляя к Лили своих чувств. Нет, он не оскорблял ее пренебрежением, но и никаких следов прежней страсти она в нем не замечала. Как-то раз девушка даже осмелилась поинтересоваться, не надоела ли она ему: сказала, что он не должен считать себя связанным поспешным обещанием. Этот разговор состоялся в каюте Валентина. Они были одни. Уайтлоу что-то писал в судовом журнале. Лили, глядя в пол, говорила, что в Англии их отношения на острове должны быть забыты. В ответ любимый сгреб ее в объятия и принялся целовать и ласкать с такой страстью, что у Лили не осталось сомнений в его искренности. А потом он сказал, что слишком уважает своих матросов, чтобы у них на глазах наслаждаться любовью, они-то должны спать одни на своих холостяцких койках. Сказал, что никогда, каким бы сильным ни было его желание к ней, он не может вести себя по-другому. И не позволит кому-то назвать ее корабельной шлюхой. Он намерен жениться и должен вести себя по отношению к ней с должным уважением, если хочет, чтобы так же к ней относились остальные.
И вот в Равиндзаре, после головокружительного поцелуя поя розовым кустом, он спросил:
— Ты веришь мне, Лили? Вижу, что веришь. Знай, Лили, покуда в Равиндзаре ты, я вернусь, что бы ни случилось.
Лили присела на шелковую подушечку на подоконнике, поджала под себя ноги и вздохнула. Тихо звякнула подаренная Валентином сережка из испанского золота. Перед отъездом он забрал у нее маленькую жемчужную серьгу и вдел ей в ухо свой подарок.
— Пусть со мной будет что-то от тебя, — сказал Валентин тогда.
Неужели в ней еще осталось что-то, что не принадлежало бы Валентину? Лили нахмурилась и раскрыла тяжелый кожаный переплет.
В руках у нее был судовой журнал отца. С благоговейным трепетом листала девушка эти пожелтевшие страницы, исписанные летящим почерком неугомонного капитана «Ариона». Но при всей своей неусидчивости Джеффри Кристиан был человеком дела, и ко всему, что касалось его профессиональных обязанностей, он относился с полной ответственностью. Вот ежедневные подробные описания курса, ветра, маршрута, пройденного пути… Но были и записи совершенно иного рода.
Лили поразили своей точностью и выразительностью зарисовки животных, птиц, кораблей. Она узнавала отца с совершенно иной стороны. Суровый капитан оказался прекрасным художником.
С одной из страниц на нее смотрело лицо девочки с удивительными глазами, и в ней Лили узнала себя. «Моя дорогая Лили» — гласила надпись под рисунком. А вот и карикатура: Бэзил, выбегающий из моря в чем мать родила и стыдливо прижимающий к паху рыбу. Но вот совсем другая зарисовка: профиль мудреца, в котором Лили узнала того же Бэзила.
Были в этом журнале и совершенно особенные страницы. Лили открыла одну из них, которую Валентин заложил цветком, сорванным на острове.
…Чудесные новости. Магдалена ждет ребенка. Она рассказала мне об этом, когда я вернулся с прогулки по Новому Свету (впрочем, прогулочка выдалась на славу). Надо будет рассказать Дрейку о том, что мы от его имени натворили в Рио-де-ля-Хачче. Мое счастье не знает границ, и хотя я сказал дорогой женушке, что и Лили Франциски вполне хватает, чтобы лишить бедную Мэри Лестер покоя, я знаю, что она очень хочет подарить мне еще дитя, на этот раз сына. И Магдалена донимает меня тем, как назвать будущего ребенка. Она хотела бы назвать его Франциско, в честь отца, но я сказал ей, что это имя будет выглядеть странно для английского паренька, в особенности если он унаследует мои светлые волосы. Мы сошлись на Тристраме. Это имя радует мое английское ухо, ибо это благородное имя рыцаря короля Артура. Если же девочка…
Отныне Тристрам Франциско Кристиан мог считать себя законным наследником Хайкрос. И никто, а в особенности Хартвел Барклай, не смел претендовать на это наследство. Более десяти лет назад отец заявил о своем сыне, которого ему не суждено было увидеть, и тем самым отмел все подозрения относительно происхождения Тристрама.
Лили прекрасно помнила, какое было у брата лицо, когда она показала ему журнал. Как он был горд тем, что отец знал о его готовящемся появлении на свет и даже выбрал для него имя.
Единственное, что смущало Лили, — это вырванная страница. Как раз перед той, где говорилось о беременности Магдалены. Когда Лили спросила, куда она делась, Валентин отвернулся и не стал отвечать на вопрос. Она поняла, кто вырвал лист из журнала.
Интересно, встретился ли Валентин с заговорщиками? Море подернулось дымкой. Солнце садилось.
Лили улыбнулась. Последнюю ночь на острове они провели под звездами. Девушка собрала деревяшки, выброшенные морем, и развела огонь, чем очень удивила Валентина. Он забыл, что его русалка жила на этом острове много лет. Он улыбнулся и отправился на охоту. Но вернулся с пустыми руками. К этому времени Лили уже приготовила мидий и крабов, которых сама и поймала. Растения, найденные здесь же, в лесу, и добавленные в кушанье, придали блюду незабываемый вкус и аромат. Пир довершили фрукты и родниковая вода. Впервые Валентин чувствовал себя беспомощным, особенно когда увидел постель из травы и цветов тут же, на песке, под небом.
