Пэдди поклялся сохранить в тайне свою находку и вернулся к игре с небывалым азартом.
— И не надоело тебе возиться с этими солдатиками? — раздался у него за спиной насмешливый голос Дамарис. Она вошла в комнату, шурша юбками, из-под которых виднелся край кружевных панталончиков.
— Дождь на улице, — равнодушно отозвался Пэдди, не прерывая своего занятия.
— На улице солнце.
— Ну и что?
— Может быть… — Дамарис хитро улыбнулась и вымолвила заговорщицким тоном; — Я подумала, может быть, ты захочешь заняться чем-нибудь поинтереснее, чем эти детские игрушки? — Ее слова прозвучали с оттенком вызова.
— Ты ничего не понимаешь в солдатиках. Девчонки вообще в этом ничего не смыслят. Вы привыкли играть в куклы, — высокомерно заявил Пэдди, не обращая внимания на сердитый взгляд своей подруги. — А еще я знаю один секрет, который не доверю даже тебе. — Он не удержался от того, чтобы не похвастаться. — Я расскажу об этом только дяде Николя.
— Так, значит, тебе не хочется прокатиться на Сорсьере? — с деланным равнодушием спросила Дамарис, пожала плечом и пошла к двери, задев по пути как будто нечаянно одного солдатика.
— Ты собираешься кататься на Сорсьере? — В его вопросе было изумление и восторг одновременно. — Но ведь дядя Николя запретил тебе ездить на нем.
— Плевать я хотела на твоего дядю Николя! — заявила Дамарис. — Сорсьер — мой конь, и я могу ездить на нем, когда мне заблагорассудится. И еще я могу давать прокатиться на нем тому, кому захочу. Разумеется, если только этот человек не трусишка и не испугается лошади.
— Я не трусишка! — воскликнул Пэдди и бросился догонять уходящую Дамарис, разбрасывая на ходу солдатиков. — Ты действительно позволишь мне прокатиться?
Дамарис обернулась и смерила Пэдди задумчивым взглядом:
— Пожалуй, я могла бы его тебе доверить.
— Пожалуйста, Дамарис, пожалуйста, — взмолился Пэдди, и они наперегонки побежали к конюшне.
Mapa видела, как они пробегали через двор, из окна своей комнаты. Веяло промозглой сыростью, и она плотнее закуталась в шаль. Заметив, что Пэдди забыл надеть теплую курточку, а Дамарис вышла только в коротком жакете, Mapa решила окликнуть детей, но передумала, предположив, что они направляются в теплую конюшню, чтобы посмотреть на новорожденного жеребенка. Она притворила окно и подошла к камину, в котором уютно потрескивали поленья. Сначала она растерла озябшие ладони, затем приподняла юбку, чтобы жар от камина согрел заледеневшие колени.
Mapa опустилась в кресло возле очага и стала раздумывать над тем, что ей делать дальше. Оставаться здесь до тех пор, пока ее положение нельзя будет дольше скрывать, представлялось невозможным. После прошедшей ночи она еще более утвердилась в этой мысли, поскольку стало очевидным, что Николя не охладел к ней. Mapa сдавила виски, силясь понять, почему Николя продолжает держать ее в Бомарэ. Ведь и слепому видно, что стоит ему пожелать, и Амариллис снова будет рядом. Mapa смотрела на огонь и прокручивала в голове предстоящий разговор с Николя, свою последнюю попытку убедить его дать ей свободу. Если она провалится, придется бежать.
— Я дважды стучал, но ты так глубоко задумалась, что не услышала, — прошептал ей Николя в самое ухо, заставив Мару вскрикнуть и вскочить с кресла.
— У тебя почему-то очень виноватое лицо, моя радость, — усмехнулся Николя, который был одет для верховой прогулки. — В чем причина? Какие козни ты здесь замышляешь?
Mapa проглотила комок, вставший у нее поперек горла, и почувствовала, что не может смотреть ему в глаза. Преодолев себя, она с мольбой взглянула на него и вымолвила тихо:
— Я хочу уехать из Бомарэ, Николя.
— По-моему, этот вопрос мы уже выяснили, разве не так?
— Ну почему ты держишь меня здесь? Я уверена, что богатая вдова будет счастлива занять в твоей постели мое место. Или ты до сих пор сомневаешься в этом и хочешь, чтобы она ревновала тебя ко мне? Поэтому ты повесил на меня свои фамильные драгоценности? Ты просто невыносим!
— Как приятно снова видеть перед собой настоящую Мару О'Флинн, — рассмеялся в ответ Николя. — И все же мне непонятно, почему ты выказываешь такое нетерпение. Если мои поцелуи тебе неприятны, по твоему же собственному выражению, то почему бы тебе просто не погостить в приличном, гостеприимном доме, где единственная забота для тебя — решить, какое платье надеть к обеду? А если послушать тебя, то возникает ощущение, что ты просто капризная ревнивица, которой чем-то не угодил ее возлюбленный.
— Я не хочу, чтобы меня использовали! И потом, я соскучилась без сцены и хочу на нее вернуться. И еще… — Mapa прищурилась, подошла к Николя вплотную и кокетливо похлопала его по щеке. — Как я смогу найти состоятельного мужа, сидя взаперти среди непроходимых болот?
Она почувствовала, как под ее ладонью заходили желваки на щеке Николя. Он схватил ее за руку и притянул к себе ближе.
— В один прекрасный день ты выведешь меня из себя, Mapa, — прошипел он, гневно сверкая изумрудными глазами. — И тогда, мадам, клянусь, что вы пожалеете о том, что открыли свой ротик.
— К угрозам я давно привыкла! От тебя ничего другого и не услышишь. И еще неизвестно, кто кого выведет из себя! — парировала Mapa.
Она собралась обрушить на Николя обличительную тираду, но он зажал ей рот поцелуем, который был грубее и оскорбительнее, чем любые ругательства. Жар этого поцелуя не имел ничего общего с нежным теплом других, тех, которые он дарил ей ночью. Внезапно Mapa ощутила, что его объятия не стесняют больше ее движений. Николя смотрел на нее в течение показавшихся ей вечными нескольких секунд, затем круто развернулся на каблуках и вышел, хлопнув дверью. Маре стало дурно, и она без сил опустилась в кресло.
Через некоторое время чьи-то громкие, возбужденные голоса вывели ее из оцепенения. Mapa поднялась и вышла на галерею. Перегнувшись через перила, она увидела, что Николя говорит о чем-то с конюхами, и те при этом сконфуженно топчутся на месте и виновато отводят глаза. Николя возвышался над ними, как грозная башня, и, уперев руки в бока, отчитывал слуг за какую-то провинность. Вдруг что-то привлекло его внимание, и он стал прислушиваться, затем повернулся в сторону подъездной аллеи и замер. Mapa перегнулась через перила и попыталась разглядеть, что так заинтересовало Николя, но ничего не увидела. И вдруг у нее словно полыхнуло перед глазами: через глинобитную ограду дома перелетел огромный конь, на спине которого сидели двое детей, сделал круг по лужайке и помчался к подъезду. У Мары затряслись поджилки от страха, когда она увидела темную головку Пэдди, сидящего позади Дамарис и обхватившего хрупкую талию девочки дрожащими руками. Уже возле самого дома Дамарис увидела Николя, который поджидал юных наездников в суровом молчании.
Mapa испугалась еще больше, когда поняла, что Николя взбешен. От него в таком состоянии можно было ожидать чего угодно. Дамарис и Пэдди предстояло держать ответ за свое непослушание, и их ожидало ужасное наказание. Mapa подхватила юбки и бросилась во двор спасать своего непутевого племянника от мщения Николя.
Дамарис сидела в седле как амазонка и не проявляла никакого страха перед лицом взбешенного Николя, хотя сердечко и трепетало у нее в груди. Волнение девочки передалось коню, и тот вдруг встал на дыбы, взбрыкнув передними ногами, в результате чего потерявший бдительность Пэдди полетел на землю. Испуганный крик Пэдди донесся до слуха Мары, и тут Николя подхватил на лету малыша, заслонив его от смертоносных копыт коня. Когда Mapa, запыхавшись, подбежала к ним, и Николя, и Пэдди были уже в полной безопасности.
— Я же просил вас, Дамарис, никогда больше не брать Сорсьера, — дрожащим от ярости голосом вымолвил Николя. — Из-за вашего упрямства Пэдди мог погибнуть или остаться калекой на всю жизнь.
Дамарис чувствовала, что Николя прав, и понимала, что не стоило брать с собой Пэдди, но в тот момент желание оставить за собой права на Сорсьера было для нее превыше всего.
— Вы мне не отец! Сорсьер мой, и я могу ездить на нем, когда захочу! — крикнула она, стараясь обуздать коня.
Николя видел, каких усилий это стоило девочке, и понимал, что в любую секунду она может ослабить вожжи, и тогда Сорсьер выкинет какой-нибудь номер — недаром он поводил из стороны в сторону
